Бронзовый памятник Гансу Христиану Андерсену в Копенгагене стоит в публичном парке, на фоне грациозного розового замка Розенборг, в виду грациозно загорающих на газонах розовых тел без лифчиков.

Сказочник глядит поверх голов, книга в левой руке, а правая с растопыренными пальцами протянута словно для благословения или успокоения. Похоже на жест маршала Жукова у Исторического музея в Москве, которого за это прозвали в народе «нормалек». Другой копенгагенский Андерсен не столь возвышен, наоборот, доступен: на бульваре своего имени, у ратушной площади, вровень с пешеходами, растопырив колени, смотрит на увеселительный парк Тиволи.

Меланхолические сказки и истории, постоянные жалобы в переписке и мемуарах «Сказка моей жизни», биографии, написанные под их влиянием — все выстраивает образ страдальца, пробивающегося в своей родной стране сквозь непонимание, непризнание, оскорбления и насмешки. Но трудно представить более счастливую писательскую судьбу. С юности окруженный поклонниками и меценатами, издавший первую книгу в семнадцать лет, ставший мировой суперзвездой задолго до сорока, живший с тридцати только на литературные заработки и стипендии, друживший с великими писателями, ласкаемый и награждаемый монархами, проведший старость в славе и почете.

Разумеется, над ним смеялись: например, барышни легкого поведения из Тиволи над его потешной внешностью — длинный нос, невероятная худоба, огромные ступни, несоразмерные руки. То-то Андерсен был едва ли не единственным копенгагенцем, которому не понравился открытый в 1843-м и известный теперь на весь мир парк развлечений, Диснейленд XIX века. По сей день датские провинциалы часто приезжают не столько в Копенгаген, сколько в Тиволи: парк напротив вокзала, через улицу.

Вообще в Копенгагене царит дух веселья, делающий городскую толпу одной из наиболее ярких на европейском севере, с частыми вкраплениями замечательных датских красавиц. Толпу лучше всего наблюдать на Строгете — самой длинной пешеходной улице континента. Здесь фланируют, пляшут, поют и гроздьями сидят вокруг фонтанов. От шумной ратушной площади Строгет тянется к открытому пространству перед дворцом Кристианборг, завершаясь просторной Новой королевской площадью, выходящей к портовому району Пюхавен. Все нараспашку.
Этот путь можно проследить по андерсеновской сказке «Калоши счастья». Все названия — те же. Но в Копенгагене нет уюта, одушевляющего материальный мир сказок. И есть сомнения — был ли таким город эпохи Андерсена? Как раз на том отрезке Строгета, который и сейчас именуется Остергаде (в русском переводе сказки — Восточная улица), размещались городские бордели, последний закрылся в первый год ХХ века. В здешнем музее эротики — лучшем в мире, тут же на Строгете, неподалеку от богословского факультета, — я разглядывал фотографии шлюх с клиентами-моряками, в чьей повадке почудилось что-то знакомое. Вгляделся в надписи на бескозырках — «Верный».

К городу у Андерсена отношение было, что называется, смешанное.
Он считал день своего прибытия из родного Оденсе в Копенгаген — 6 сентября 1819 года — важнейшим в жизни и праздновал наряду с днем рождения.
Первая популярная книга — это целиком основанная на копенгагенской топографии повесть «Прогулка пешком от Хольмского канала до острова Амагер». Я по этому пути прогулялся. На острове Амагер сейчас аэропорт и, как прежде, старинный рыбацкий поселок Драг р, где полным-полно шведов: изнуренные антиалкогольный борьбой, они приезжают на пароме из Мальме за дешевой выпивкой, благо через Зунд — полчаса и семь долларов туда-обратно.

Без Копенгагена немыслимы многие андерсеновские сказки — не только «Калоши счастья» или «Капля воды», где город есть сюжет, но и, скажем, хрестоматийное «Огниво»: «У собаки глаза — каждый с Круглую башню». Взгляд истинного писателя, сумевшего увидеть не фронтально, а в сечении башню XYI века, одну из главных достопримечательностей Копенгагена, известную еще и тем, что на нее в 1716-м въехал верхом Петр Великий.

Андерсен знал город досконально и, судя по пристальному вниманию, любил, как и страну: его стихотворение «Дания, моя родина» до сих пор учат наизусть в школах. Но — как часто бывает — переносил на Копенгаген вину за свои беды.
Когда читаешь его во всем объеме — видно, как по-разному преломлялись эти непростые отношения с отечеством. Плодотворно — в сказках. Диалог лягушек: «Какие дожди, какая влажность — очаровательно! Право, кажется, будто сидишь в сырой канаве. Кто не радуется такой погоде, тот не любит родины». Как в современной российском анекдоте: «Это наша родина, сынок».

И совершенно иной стиль и пафос писем. После триумфальной поездки по Европе: «Я прибыл в Копенгаген. Несколькими часами позже я стоял, глядя в окно, когда мимо шли два хорошо одетых джентльмена. Они увидели меня, остановились, засмеялись, и один из них указал на меня и произнес так громко, что я слышал каждое слово: «Смотри! Вот наш орангутанг, который так знаменит за границей!»

Многое станет ясно, если учесть плодовитость Андерсена. Выходили романы, сборники стихов, путевые заметки, в театре шли пьесы: все это кануло в историю литературы. Но современники-соотечественники потребляли продукцию в полном объеме и время от времени выступали с рекламациями. На экспорт же, совместными усилиями автора и переводчиков, шел отборный материал — отсюда и перепад в домашнем и заграничном восприятии Андерсена.

Ясно, что он не осознавал этого. Не желал осознавать. Свято поверив с юности в свое предназначение, Андерсен был непреклонен в стремлении к признанию — Гадкий Утенок с характером Стойкого Оловянного Солдатика. В тридцать четыре года он написал: «Мое имя начинает блистать, и это единственное, ради чего я живу. Я жажду почестей и славы, как бедняк жаждет золота..»

Куда больше золота его волновал блеск. Прежде всего — королевский. Андерсен был любимцем монархов. Перечень его венценосных знакомых — как список Дон Жуана, который этот девственник пополнял с донжуановским прилежанием. Гейне отзывался о его заискивании перед титулами презрительно, употребляя слова «раболепный» и «подобострастный». Лучший друг Генриетта Вульф не утерпела, чтоб не попенять ему: «Неужели вы действительно ставите титул, деньги, аристократическую кровь, успех в том, что всего лишь оболочка, — выше гения, духа, дара души?» Но в своем даре Андерсен не сомневался, а близость с королями внушала необходимую уверенность, ослабляла гнет комплексов, компенсировала все, от чего он страдал. Перечень страданий впечатляет.

Андерсен боялся отравления, ограбления, соблазнения и сумасшествия; собак и потери паспорта; смерти от руки убийц, в воде, в огне и возил с собой веревку, чтоб в случае пожара вылезти в окно; погребения заживо, и клал у постели записку «На самом деле я не умер»; трихинеллеза, и не ел свинины; был подвержен агорафобии и свирепой ипохондрии; тревожился, что не так заклеил и неправильно надписал конверт; неделями переживал, что переплатил за билет или книгу. Всю жизнь мучался от зубной боли, а в старости у него болели даже вставные зубы. И, конечно, был страшно мнителен по части своей наружности — ему казалось, что над ним смеются. Над ним и смеялись. Отношения с жизнью никогда не бывают односторонними: если это любовь, то только взаимная. Нельзя с нелюбовью относиться к жизни и ждать любовных флюидов в ответ. Только тот, кто боится быть смешным, плюхается в лужу.

Андерсен вдумчиво позировал перед фотоаппаратом: известно более полутораста его портретов. Он считал свой правый профиль выигрышнее левого, подолгу изучал снимки — словно каждый раз надеясь, что увидит нечто иное.

Он умер девственником, мучаясь страхом так и не совершенного греха. Влюблялся, хотел жениться, но добропорядочных женщин пугал: его любовные письма так безумно пылки, что уже и просто безумны. Легко предположить, что такова и была их истинная глубинная цель: напугать и оттолкнуть. Во всяком случае, от этих женщин он слышал ответ, вложенный им в уста героини истории «Под ивою»: «Я всегда буду для тебя верною, любящею сестрою, но… не больше!»

Что до женщин недобропорядочных, то их Андерсен боялся так, как боится, вожделея, любой подросток: ощущение, известное каждому мужчине, с той лишь разницей, что подростковость Андерсена длилась до старости. 29-летним в Неаполе он записывал в дневнике впечатления от встреч с уличными проститутками: «Я все еще невинен, но кровь моя горит». А будучи за шестьдесят, ходил в бордели — не на родной Остергаде, а в Италии и особенно в Париже — но только беседовал со шлюхами, которые удивлялись и даже настаивали, но он уклонялся.

Позднейшие исследователи, конечно, выявили Андерсена-гомосексуалиста и Андерсена-педофила. Действительно, его письма к сыну своего покровителя Эдварду Коллину, танцовщику Шарфу, молодому герцогу Веймарскому — вполне «любовные» на сегодняшний вкус. И трудно не содрогнуться, читая: «Мне нравятся дети… Я частенько подглядываю за ними сквозь гардины… Ну и потеха наблюдать, как они раздеваются. Сначала из-под рубашонки выныривает круглое плечико. За ним ручонка. Или, вот, чулок. Его стягивают с пухлой ножки, тугой, в ямочках, и, наконец, появляется маленькая ступня, созданная для поцелуев. И я целую ее».

Все так, однако потомкам легко перепутать изыски сентиментального стиля с саморазоблачениями. Вот что несомненно в сказках и историях Андерсена — крайняя жестокость по отношению к женщине. И шире — к молодой цветущей красоте. Обилие смертей ошеломляет — на уровне кинотриллеров. В андерсеновских сказках часто мучаются и умирают дети, но больше всего достается девушкам: «Палач отрубил ей ноги с красными башмаками — пляшущие ножки понеслись по полю и скрылись в чаше леса». В этой зловещей мультипликации звучит мотив прославленной «Русалочки» — надругательство над женским телом.

Бронзовый памятник страху телесной любви стал символом Копенгагена.
К этой статуе идет поток туристов — от Новой королевской площади мимо монументальной Мраморной церкви, мимо уютного православного храма, мимо элегантного дворца Амалиенборг с одной из самых изящных в Европе площадей: мимо всей этой рукотворной красоты — к рукотворному воплощению ужаса перед красотой. Русалочка сидит у берега на камне, поджав хвост, склонив голову, которую однажды ночью отпилил такой же неутоленный мастурбатор, как Русалочкин создатель. Его так и не нашли, а голову приделали новую, не хуже прежней — не в голове ведь дело.

Странно, если вдуматься, что талисманом полного красивых женщин, свободного в нравах, теплокровного города стала девушка, которую оснастили рыбьим хвостом, навсегда сдвинув ноги.

Автор: Петр Вайль, 2002

Недавно я открыла для себя нового Андерсена. По вечерам, с трудом укладывая детей в постель, я в который раз перечитывала знакомые сказки, растиражированные до навязчивости на конфетных обертках и стенах детских поликлиник, искаженные до неузнаваемости в сладеньких диснеевских сериалах. Растасканные на избитые псевдодидактические штампы.

Вдруг я поняла, что встретилась с абсолютно незнакомым писателем и мой интерес к Андерсену не уступает детскому.

Так для кого же писал великий сказочник для детей или родителей?

Молодой и бедный башмачник из датского города Оденсе, горячо любивший свою жену, собственноручно сколачивал мебель для мастерской из подручных средств. Для брачной кровати пригодились остатки помоста, на котором еще недавно стоял гроб с телом графа Граспе. Именно на этой кровати 2 апреля 1805 года родился будущий сказочник.

Что это было зловещая случайность, предзнаменование или счастливая примета?

В 14 лет, после смерти отца, юный Ганс Христиан направился в Копенгаген в поисках счастья и славы. Для начала он стал артистом, но не очень удачливым. В те годы будущий великий сказочник едва сводил концы с концами. Однако именно тогда он начал писать. Юное дарование заметили, у него появились богатые покровители, которые обеспечили ему обучение в театральном училище и университете. Андерсен продолжал писать стихи, сатирические рассказы, пьесы для копенгагенских театров. В 23 года он издал свой первый роман Путешествие пешком от Хольмен канала до восточного мыса острова Амагер .

Путешествия первая, самая радостная тема творчества Андерсена. Начинающий писатель истратил на экскурсию по Европе свой первый гонорар и не уставал странствовать до самой старости. Своими впечатления он делился в романах и сказках. Швейцария, Греция, Италия, Передняя Азия, Африка, описание этих стран столь красочны и убедительны, как будто написаны коренным жителем.

В светских кругах своей родины Андерсен, как выходец из черни, долгое время оставался гадким утенком. Для него, страстно желавшего славы и успеха, такое положение было невыносимым. На тернистом пути славы… терн зацветает лишь к тому времени, когда нужно украсить цветами могилу .

А за пределами Дании он дружил с величайшими людьми своего времени: Дюма, Гюго, Гейне, Диккенсом, Вагнером, Шуманом, Мендельсоном, Россини, Листом, великие писатели принимали детского сказочника как равного себе. Потому что его сказки это настоящие романы для маленьких людей, написанные замечательным беллетристом и тонким психологом. Композиторы же чувствовали музыкальность речи Андерсена.

Уже первый сборник сказок, выпущенный в 1835 году, сделал Андерсена одним из известнейших людей своего времени. Но что это было за время!

Эпоха Андерсена эпоха постижения тайн материи и души. Век пара и электромагнетизма , научных открытий и технических достижений с одной стороны. Век романтизма, кипящих страстей, мужественных героев и мечтательных дев с другой, все творчество Андерсена это вечный спор просветителя с романтиком.

Его современники, сказочники Ш.Перро, братья Гримм, Э.Гофман, открывали для просвещенного читателя мир безудержной народной фантазии. В этом ряду Андерсен был одновременно и своим, и чужим. Его сказочные сюжеты своим разнообразием, неожиданными решениями, глубиной мысли и изящным, острым языком не вписывались в тысячелетиями установленные правила народной сказки. Даже используя фольклорные сюжеты, он ломал традиционные каноны и расцвечивал их смелыми и красочными импровизациями. Его героями могли быть и мифические бестелесные существа, и привычные бытовые предметы, растения и насекомые. Мистицизм органично соседствует с мягким юмором, иносказательность с информативностью. Сказочная поэзия самая широкая область поэзии, она простирается от кровавых могил древности до разноцветных картинок простодушной детской легенды .

На сказках Андерсена воспитывалось новое поколение европейцев. Безумное поколение, определившее мировоззрение эпохи смены веков. Волшебники королевства грез , одурманенные пряной любовью к Прекрасной даме, мистики и символисты, поэты и художники все они дети Андерсена.

Но не только они. Страшно подумать, но не будь Андерсена, не было бы и Зигмунда Фрейда. Всю теорию о существовании в человеческом сознании светлого Эго и темного Ид, раздвоение личности, вдохновлявшее Хичкока и его последователей, тонко и интеллигентно, без леденящих кровь ужасов описал Андерсен в сказке Тень . Более того, задолго до Фрейда Андерсен определил две основные, неразрывно единые темы человеческого бытия любовь и смерть, Эрос и Танатос. Как много зла в сказках Андерсена. И при этом они бесконечно добры. Сказочное зло в них прививка вступающему в жизнь маленькому человеку против реального жизненного зла.

Андерсен относился к ребенку как к маленькой личности, в то время как большинство взрослых относятся к нему как к недочеловеку. Может быть, поэтому его сказки не теряют своей силы и для взрослых. В них каждый может найти что-то свое. Блистательная ирония и сентиментальность, умеренная дидактичность и жалящая политическая сатира. И над всем этим искренняя христианская мораль и безбрежная вера.

И все же, что сделало его сказки бессмертными? В условиях бюргерского протестантского общества, накладывающего табу на любые внешние проявления чувств, Андерсен впервые стал учить детей любви. Чистой и преданной любви мужчины и женщины, самоотверженной материнской любви, и продолжает учить наших детей спустя 125 лет со своей смерти. Да кто же еще их научит? В лучшем случае ознакомят с техникой безопасного секса. Весь школьный курс Этика и психология семейной жизни не стоит одной единственной андерсеновской Русалочки .

Но вот парадокс: великий проповедник Любви и Семейного счастья никогда его не имел. Я заплатил за сказки непомерную дену, я отказался ради них от своего счастья и пропустил то время, когда воображение, несмотря на всю его силу и весь его блеск, должно было уступить место действительности .

Ганс Христиан Андерсен никогда не был женат. Он любил. Глубоко и безответно. Любил дочь своего покровителя, конференц-советника Ионаса Коллина, пренебрегшую его чувством. И ослепительную примадонну Иенни Линд, чуткую и добрую женщину, которая смогла ответить ему только искренней дружбой. О своей любви Андерсен писал в сказках открыто и завуалированно. Любовь для него это и безмолвное страдание Русалочки, непонятой, невостребованной, нелюбимой, и молниеносно-прекрасная гибель Балерины, возлюбленной Оловянного солдатика.

Чистую и бескорыстную любовь символизировали его излюбленные герои Соловей и Роза, путешествующие из сказки в сказку. В шуточной истории глупая принцесса отвергла их, променяв на трещотку и поющий горшочек свинопаса. В другой сказке соловей умирает от любви к гордой розе с могилы Гомера, а сама роза увядает между страницами книги, сорванная поэтом из далекой северной страны.

Огромная нереализованная любовь к женщине и в то же время боязнь ее, холодной и жестокой, выплеснулась в сказочных повестях Андерсена. Первая повесть шемяще-знакомая с детства Снежная королева . За увлекательными, фaнтacтичecкими приключениями Герды проходит главная тема всей жизни Андерсена. История всепрощающей, жертвенной и мужественной женской любви.

Однако проследим за развитием этой темы по мере взросления (или старения) самого сказочника. Через 15 лет после Снежной королевы умудренный жизнью писатель сочинил трагическую и совсем не детскую сказку Ледяная дева . Снова хладнокровная жестокая волшебница преследует мальчика, чтобы заморозить его своей смертоносной любовью. И настигает прямо в день свадьбы. А его невеста, любящая, но легкомысленная, понимает: в ее душе был росток греха, предвещавший великие бедствия, спасти от которых могла только гибель. В самый счастливый день их жизни.

К такому горькому выводу пришел мудрый сказочник. С годами его сказки становятся все печальней и безысходней. Все меньше в них любви, все больше одиночества старого холостяка. И все чаще проходит вторая вечная тема его творчества тема смерти.

Смерть предстает в разных обликах. Это или прекрасный всадник, рассказывающий сказки, или кондуктор дилижанса, или ангел, или даже любимая бабушка. Создается впечатление, что целью Андерсена было научить детей не бояться смерти.

Его сказки предназначены в основном для детей 7 10 лет. Именно в этом возрасте у детей появляется страх смерти, который они переживают в одиночку, не решаясь напугать родителей. Это самый трагический период детства. Очевидно, для Андерсена этот страх был настолько сильным, что сохранился на всю жизнь. Преодоление его подсознательный лейтмотив всего творчества сказочника. Даже в самых трагических концовках Андерсен оставляет читателю надежду. Оплаканная нами девочка со спичками не умирает, а поднимается с бабушкой на небо. Лен многократно переживает свою смерть, каждый раз возрождаясь в новом обличье. Русалочка превращается в прозрачную дочь воздуха.

Да вот только поняли ли дети благие намерения любимого сказочника?

Дети не расслышали ни единого слова, а если бы и расслышали не поняли бы. Да и не надо! Не все же знать детям!

Детям остались увлекательные и добрые сюжеты. Взрослым философия жизни Андерсена.

Автор: Наталия Михайлова, 2005

Этот некрасивый и меланхоличный человек бескорыстно подарил детям свой талант, свою фантазию, свою боль. Незадолго до смерти он сказал: «Я заплатил за сказки большую, непомерную цену. Отказался ради них от личного счастья и пропустил то время, когда воображение должно было уступить место действительности». Ганс Христиан Андерсен добился мировой славы при жизни, но до конца своих дней остался одиноким.

Некоторые исследователи считают, что великий сказочник Андерсен недолюбливал детей. Как и великий русский писатель Лев Толстой. Действительно, некоторые произведения Андерсена наводят на подобные мысли. Например, в сказке «Девочка, наступившая на хлеб» маленькая героиня расплачивается за свой поступок муками ада — ни больше, ни меньше. В волшебной истории «Красные туфельки» провинившейся девочке справедливый топорик отрубает ноги. Но противники этой версии утверждают, что Андерсен сочинял такие «страшилки», когда его одолевала депрессия или мучила зубная боль. Правда, известен ещё один эпизод, выдающий истинное отношение к детям знаменитого сказочника. Когда Андерсен незадолго до смерти слёг в постель, Копенгаген решил подготовиться к прощанию со своим писателем заранее. Был объявлен сбор средств на памятник. Скульптор пожаловал к писателю с эскизом будущего шедевра. Взглянув на листок, Андерсен пришёл в негодование: «Вы хотите, чтобы я читал сказки в окружении детей, которые виснут на моих плечах и коленях ? Да я и слова не произнесу в такой обстановке!» Скульптор был шокирован, но детей убрал. Андерсен раздражался, когда его называли детским писателем. Этот титул ему казался каким-то легкомысленным. Он считал себя серьёзным писателем для взрослых. И был прав.

Предаться страсти с Дюймовочкой

Большинство из нас читали сказки Андерсена только в детстве. Но если перечитать книжку во взрослом возрасте, в сказках открывается второй смысл. Причём довольно фривольный. В полной мере постичь значение сказок датского писателя могут только взрослые. Когда-то возмущение современников вызвали «Новый наряд короля» и «Огниво». Критики усматривали в них отсутствие морали и уважения к высокопоставленным особам. Обнажать короля и в таком виде выставлять напоказ до Андерсена ещё никто не решался. А в «Огниве» разыгрывается ещё более фривольная сцена: собака приносит спящую принцессу в каморку к солдату. Он целует её, они вместе проводят ночь, а утром принцесса вспоминает о «удивительном сне»… Эротический подтекст присутствует почти в каждой сказке Андерсена. Снежная королева целует мальчика в губы и с неизвестной целью поселяет в своём ледяном дворце. Гадкий утёнок влюбляется в красавцев-лебедей, причём при виде прекрасных лебедей его охватывает «непонятная тревога», он становится «словно не в себе». Герои «Дюймовочки» вообще одержимы лишь одной маниакальной целью — поскорее предаться страсти с этой маленькой девочкой. Андерсен писал легко. Даже большие истории рождались всего за одну ночь, самое долгое — два дня. Однажды его знакомый в шутку сказал: «Ну напишите нам новую, забавную историю. Вы ведь можете написать даже о штопальной игле!» И Андерсен написал историю жизни штопальной иглы. «Сказки сами приходят ко мне, — говорил Ганс Христиан. — Их нашёптывают деревья, они врываются с ветром…» Но есть у его сказок закономерность — они все грустные. И далеко не все имеют счастливый финал. Знаменитая сказка «Тень» закончилась смертью человека и победой Тени. Столь же невесёлый конец в истории про ночной колпак: хозяин колпака умер в холодном безлюдном доме. А стойкий оловянный солдатик превратился в комок олова в пламени камина. Из 156 сказок, написанных Андерсеном, 56 заканчиваются смертью героя. Среди них и «Русалочка». Об этой истории Андерсен говорил, что «она — единственная из моих работ, которая трогала меня самого». Спустя годы в Копенгагенской бухте появится скульптура Русалочки, которая станет символом столицы Дании…

Его родители

Андерсен родился 2 апреля 1805 года в бедном квартале датского города Оденсе. Родители ничего не могли дать мальчику, кроме фамилии с окончанием «сен», указывающей на низкое происхождение. Дед Ганса Христиана страдал душевным расстройством и большую часть времени проводил дома. Отец, напротив, испытывал тягу к приключениям и в 1812 году, как только представился случай, отправился воевать в составе армии Наполеона. Через четыре года он вернулся калекой и вскоре умер. Матушка детского писателя работала не покладая рук, любила шнапс и частенько приглашала в дом знахарей и прорицателей. «Когда-нибудь ваш сын станет знаменитым и Оденсе зажжёт в его честь огни», — поведала одна такая кассандра матери Андерсена. Ганс Христиан рос отъявленным мечтателем и фантазёром. Он мог часами сидеть у норки крота и ждать, когда зверёк вылезет и поведает тайны сказочного подземелья. Его привлекали соседский старый дом с вырезанными на фасаде уморительными рожицами и деревянными тюльпанами. А однажды мальчонке кто-то рассказал, что прямо под мельницей, где он любил сидеть и мечтать, по другую сторону земного шара, находится Китай и что китайцы могут прокопать к ним подземный ход. Ганс Христиан с замиранием сердца представлял, как на улицах его города внезапно появляются китайцы в атласных халатах, расшитых золотыми драконами, и с изящными веерами в руках.

Страшная тайна Ганса Христиана

Ганс Христиан не испытывал ни малейшего рвения к наукам. Обычно он бегло прочитывал заданное по дороге в школу, и этого ему казалось достаточно. Андерсен до конца жизни писал с ошибками. Школьный учитель в бешенстве колотил указкой по пальцам будущего писателя, и к концу дня мальчик не мог держать перо. Мать пожалела сына и перевела его в еврейскую школу, где детей не наказывали. …Её звали Сара. Изящная девочка была единственной, кто считал Кристиана милым, хотя парень был высок, тощ и на редкость некрасив. Как-то раз она поцеловала его в щёку и сказала, что, когда вырастет, станет его женой. В благодарность за её любовь поведал Саре свою «самую страшную тайну»: — Знаешь,а ведь я из благородной семьи. Вот увидишь, когда-нибудь передо мной будут снимать шляпу… Ганс Христиан всегда отличался буйной фантазией. В ответ на «откровенность» Ганса Сара рассмеялась и покрутила пальем у виска. Дружба кончилась, и свадьбы не случилось, но память о Саре осталась на всю жизнь. Знаменитая привычка Андерсена носитьв петлице цветок была связана с воспоминанием об очаровательной девочке, которая когда-то подарила ему белую розу.

Как он смешно кланяется !

В 1819 году юный Андерсен отправился покорять Копенгаген. Его мать была уверена, что 14-летний мальчик скоро вернётся домой, но Ганс Христиан вернулся в Оденсе лишь через 50 лет. Не выдержав и недели в родном захолустье, он снова покинул его, уже навсегда. В Копенгаген Андерсен работал в театре, безуспешно пытался учиться пению и, в конце концов, решил стать поэтом. Сочинителей тогда любили, и Ганс Христиан вскоре попал в большой свет, где над неуклюжим романтиком частенько посмеивались. «Как он смешно кланяется ! Хорошо, конечно, заботиться об образовании ума, но не надо пренебрегать и манерами !», — эти слова, произнесённые одной великосветской девицей, навсегда остались в памяти Андерсена. Слава его как писателя росла. Однажды премьер-министр Дании пригласил писателя на завтрак, отрекомендовался его большим поклонником и пожаловал Андерсену солидную субсидию. А в узком кругу знакомых Андерсен уже давно слыл превосходным рассказчиком историй. Сказки, которые он рассказывал детям своих друзей, вызывали у маленьких слушателей восторг. И Андерсен решился издать три сборника под общим названием «Сказки, рассказанные для детей». Читатели впервые познакомились с «Принцессой на горошине», «Новым нарядом короля», «Русалочкой». Критика его невзлюбила. Однажды известный критик в гостях у одной особы долго и с чувством ругал книгу Андерсена. А когда закончил, маленькая дочка хозяев протянула ему книгу со словами: «Тут ещё есть слово «и», вы его пропустили и не поругали !» Критик покраснел и поцеловал наивного ребёнка. А Андерсен рассмеялся.

Грустная сказка для взрослых

А в личной жизни Андерсену катастрофически не везло. Сказочник всю жизнь относился к женщинам, как к чему-то недосягаемому. Он мог пробудить в женщине страсть, наговорив романтической чепухи, но, когда дама протягивала к нему руки, сказочник спешил скрыться бегством. История сохранила высказывание одной юной поклонницы Андерсена: «Он не был красивым мужчиной, но его обворожительная улыбка заставляла думать иначе». За свою долгую жизнь Андерсен много раз влюблялся, но всегда был несчастлив в любви. Одно время его избранницей была знаменитая шведская певица Йенни Линд. Андерсен безумно любил её. Ездил за ней в Лондон и Берлин, где она гастролировала, но так и не добился взаимности. Позже ни в чём не повинную Йенни поклонники сказочника назвали Снежной королевой, чьё жестокое сердце не смогла растопить даже любовь великого датчанина. Хотя меланхоличный характер Андерсена мало кого вдохновлял на совместную жизнь… Влюбчивый писатель нашёл себе другой объект для обожания и с головой окунулся в новую, увы, столь же бесплодную страсть.

Продолжение грустной сказки

Весенний ночью Андерсен ехал в Италию. В дилижансе находилось несколько девушек. В темноте пассажиры даже не могли друг друга как следует разглядеть. Между ними завязался шуточный разговор. Андерсен фантазировал, как выглядят эти девушки в действительности. Он называл их сказочными принцессами, восхвалял бездонные глаза, шелковистые косы и алые губы. Девушки смущённо смеялись, а одна из них попросила Андерсена, чтобы он описал им самого себя. Андерсен знал, что некрасив. Но он описал себя стройным и обаятельным молодым человеком, с душой, трепещущей от ожидания любви… Так прошла ночь. А при первых лучах зари Андерсен был поражён красотой одной из попутчиц, которая представилась Еленой Гвиччиоли, жительницей Вероны. Весь день он думал о новой знакомой. Он знал, что эта внезапная любовь принесёт ему только страдание. Такие женщины, как Елена, и раньше увлекались Андерсеном. Но они все понимали, что с этим странным человеком ничего не получится. «Лучше выдумать любовь, чем испытать её в действительности», — решил Андерсен. Поэтому он пришёл к Елене с твёрдым решением увидеть её и уйти, чтобы никогда больше не встречаться. Прямо с порога он заявил, что покидает Верону и пришёл откланяться. Елена сказала, что успела соскучиться по таинственному попутчику, хотя они едва были знакомы. Андерсен побледнел. — Я узнала вас — вы Христиан Андерсен, знаменитый сказочник и поэт. Но, оказывается, в жизни вы боитесь сказок. У вас не хватает силы и смелости даже для короткой любви. — Видимо, это судьба, — вздохнул Андерсен. — Ну что ж, мой милый бродячий поэт, — сказала Елена, — бегите ! Спасайтесь ! Но если вы будете страдать от старости, бедности и болезней, то вам стоит сказать только слово — и я приду. Андерсен бросился к ней, опустился на колени. Она протянула руки, взяла его голову, наклонилась и поцеловала в губы. — Идите ! — тихо сказала она. И пусть бог поэзии простит вас за всё. Он встал, взял шляпу и быстро вышел. Больше они никогда не виделись, но часто друг друга вспоминали.

Король сказки

В последние годы жизни Андерсен почти не выходил из дома. Писатель хандрил и пребывал в глубокой депрессии. Он постоянно вёл дневник, записывая туда все приступы боли и малейшие изменения в самочувствии. В 1872 году на свет появились две последние сказки — «Рассказ старого Йохана» и «Тётушка — зубная боль». Обе истории Андерсен посвятил самому себе. Он всерьёз считал, что количество зубов во рту влияет на его творчество. Возможно, так оно и было. В январе 1873 года Ганс Христиан потерял последний зуб и тут же перестал сочинять. «Волшебные истории больше не приходят ко мне. Я остался совершенно один», — записал Андерсен в дневнике. Если бы Андерсен увидел свои похороны, состоявшиеся 8 августа 1875 года, он испытал бы, вероятно, некоторое удовлетворение. Так грустно шутили его друзья. На похороны Андерсена пришли бедняки и знать, студенты, иностранные послы, министры и сам король Дании. «Казалось, в тот день жителям Копенгагена нечего было делать, кроме как хоронить Ганса Христиана Андерсена», — писал очевидец. В Дании был объявлен национальный траур. В газете напечатали стихотворение: В могилу наш король сошёл, И некому занять его престол.

Да, Андерсен стал королём сказки. Но заплатил за это ценой личного счастья.

Автор: Вадим Цирюльников, 2002

Cтрах Кристиан Андерсен было его имя.

Бесстрастные, бесплотные, возвышенные чудовища жили на каждой странице его книг. Дочь болотного царя, мягкая плачущая жаба, рвала свои перепонки, пытаясь вырыть священнику могилу. Немая Русалочка распадалась на морскую пену и бездумную душу. «Похорони меня!» — кричал матери камень, опутанный водорослями. Отрубленные ножки в красных башмачках плясали в чаще, девочка, наступившая на хлеб, стыла в аду, девочка, зажегшая спички, возносилась в рай. Болотные огоньки садились на плечи каждого, кто открывал «Сказки и истории», и никогда уже не покидали его, черный лес обступал со всех сторон, в нем возникали и пропадали искаженные лица Дюймовочки, Снежной королевы, свинопаса; всех их отталкивал маленький, безжалостный, назидательный Оле-Лукойе, он медленно приближался, медленно, медленно, он поднимал свой зонтик — неважно, черный ли, разноцветный, ночью все зонтики серы, — и я бы закричала, если бы не заснула.

Ганс Кристиан Андерсен родился в 1805 году, в Дании, в Оденсе; говорят, умер девственником, говорят, всю жизнь хотел выбиться в люди; говорят, очень грустил, что его будут помнить только по сказкам; говорят, клал у кровати бумажку с надписью: «На самом деле я не умер». Неважно, это все неважно, а важно вот что: родился он почти в гробу. «На эту кровать пошел деревянный помост, на котором незадолго перед тем стоял во время печальной церемонии гроб с останками графа Грампе». Он так до сих пор и лежит на этой кровати, полосы черного сукна обвивают все его сказки. Гробы гуляют по страницам его сказок, — самые честные, самые неотесанные, самые искренние его герои. Это потом придет Евгений Шварц и перепишет «Тень», это потом придет Дисней и его компания, и «Русалочка» тоненьким голоском споет какую-нибудь «Хей-хо».

Как на самом деле закончилась «Русалочка«, настоящая, андерсеновская? Немая девушка превратилась в морскую пену, а потом вознеслась, ахнув что-то возвышенное на прощание. Как на самом деле закончилась «Тень«? «Ученый не слышал этого ликования — с ним уже покончили». И дальше, на каждой странице, в любой истории. «А подруга-то его уже лежала в это время в соседней комнате мертвая, и сам он был дряхлым-дряхлым стариком». «Роза теперь истлела в могиле». «А вот здесь погребен счастливец». Эльф стал свидетелем убийства, и девушка положила отрубленную голову своего возлюбленного в горшок, а сверху посадила жасмин, и плакала, плакала, а жасмин рос из губ и глаз убитого. А Большой Клаус побежал домой, взял топор и убил свою старую бабушку. А оловянный солдатик растаял и сплавился в комочек. А аисты наказали шестилетнего мальчика, который их дразнил, и принесли ему мертвого братика. Умерли, похоронены, погребены, замерли на полпути к могиле. Оставшиеся в живых чинно и безмятежно похоронят их, потом умрут сами.

Страх Кристиан Андерсен родился в моем шестилетнем сердце, и с тех пор не покидал его.

Что это было, почему я не могла даже смотреть на этот бежевый двухтомник с ядовитыми изящными картинками («художник Г.А.В.Траугот«, дикое имя, такие живые черти, такие неубедительные ангелы)? «Сказки и истории» подмигивали мне, манили, окунали в сладкий молочный ужас. Почему все книжки, которые я читала в том же возрасте и чуть позже, казались лишь слабым отражением Андерсена? Почему «Шинель» была для меня лишь продолжением «Калош счастья«, Вий жил на берегу холодного моря, а церковь, по которой летал гроб с панночкой, — та самая, где нашли мертвую «Анне Лисбет, так и не вырывшую могилу своему сыну? С чего я взяла, что Ванька Жуков — брат андерсеновской «девочки со спичками? Почему «Тристан и Изольда» представлялись глупой пародией на «Снежную королеву«? С этим терновым кустом, который вырос на одной могиле и перекинул ветви на другую; «нечто вроде триумфальных ворот из зелени и цветов», ну и пусть не между двумя комнатами, а между двумя могилами, это даже правильнее. И через несколько лет прочитав фразу «прогнило что-то в Датском королевстве«, я удивилась: они только что заметили? Об этом же знает любой ребенок, с раннего детства, с первых книжек. Тот принц еще легко отделался, взял и потерял рассудок. На какой почве? — на нашей датской. Я здесь тридцать лет на кладбище, с малолетства.

Страшная мерзлая земля, проявляющаяся лишь когда на нее падает тень или солнечный луч, пустые грязные улицы, липкие исполнения желаний, которые на самом деле нельзя исполнить. Постоянные истерические «Ах!», бесконечные лживые «как чудесно!» и «так забавно!». Мир заполнен удивительно надменными и поучительными предметами, животными, бездушными людьми: все эти говорящие чернильницы и штопальные иглы, свиньи-копилки и ночные колпаки старых холостяков, говорящие утки и мертвые цветочки. И дети, дети. Безмятежные дебилы, плачущие идиотки, злобные карлики. Ахают, хлопают в ладоши, заливаются слезами, говорят цветочкам: «Вот вам и гробик». Надсмотрщик над ними — Оле-Лукойе, директор школы, массовик-затейник, врач, заливающий детям глаза сладким молоком из своей спринцовки. Да, спринцовка — вот прекрасное слово для шестилетнего ребенка, стыдное, медицинское. Таким Оле-Лукойе навсегда и останется: сейчас придет доктор и большим шприцом сделает мне совсем не больно.

Так вот, Оле-Лукойе в сказке знакомит маленького Яльмара с «другим Оле-Лукойе» — Смертью. Другой Оле-Лукойе проезжает по миру, сажает к себе на лошадь «и старых и малых», одних — перед собой, других позади. «Но сначала всегда спрашивал: — Какие у тебя отметки за поведение? — Хорошие! — отвечали все. — Покажи-ка! — говорил он. Приходилось показать; и вот тех, у кого были отличные или хорошие отметки, он сажал впереди себя и рассказывал им чудную сказку, а тех, у кого были посредственные или плохие, — позади себя, и эти должны были слушать страшную сказку».

Это мир школьного учителя. Дети бывают хорошими и плохими, потом они вырастают — стыдно, стыдно! — и умирают. Любовь — это нечто возвышенное, но безнадежное. Почти все влюбленные в сказках Андерсена — как водится — умирают в день свадьбы, возносятся взглянуть на райский сад и возвращаются лишь через сотни лет, опускаются на дно морское, лежат мертвыми под корнями старого дерева. Русалочка променяла влажный хвост и теплый живой голос — на глупые мечты о возлюбленном, на голые ножки, а между ними — стыдно, стыдно! — кровь; выросла наша девочка. Кай и Герда не знали, что обниматься можно не только распевая псалмы. Если не будете как дети, не войдете в Царствие Небесное.

В этом и дело. Любить можно только Бога, петь можно только Богу, райский сад прекраснее земной любви, смерть — не финал. Но ничего этого я не знала, шестилетняя девочка в середине семидесятых, посреди подступающего коммунизма. Бог и Кай были для меня лишь персонажами сказок Андерсена, и я не знала, кто мне нравится больше.

Нет, знала.

Для взрослого человека сказки эти, наверное, не так уж страшны и не так уж чудовищны. Не настолько, чтобы, как я много лет назад, отворачиваться при виде бежевого двухтомника. Эти сказки страшны лишь для тех, в чьем мире Бог — всего лишь персонаж книг.

Если Бога нет, то в «Анне Лисбет» запоминается лишь это рытье могилы на берегу, эта смерть в церкви (в церкви! конечно! раз Бога нет, то в церкви можно только умирать!), а что «душа ее вознеслась туда, где нечего бояться» — это эвфемизм, не бормотать же «умерла, умерла».

Если Бога нет, то в «Русалочке» финальный вздох — «Через триста лет мы войдем в божье царство!» — звучит как «нам никогда не успокоиться, не отдохнуть»: триста лет — это очень-очень долго, это в пятьдесят раз больше, чем шесть.

Если Бога нет, то «Девочка со спичками» — история о том, как девочка, обезумев от холода, замерзла под Новый год, и«новогоднее солнце осветило мертвое тельце». Сошла с ума перед смертью, поэтому и улыбалась, а вовсе не потому, что вознеслась «туда, где нет ни голода, ни холода, ни страха». И, наверное, в оригинале это случилось под Рождество?

Если Бога нет, то разговор матери со Смертью в «Истории одной матери» — чудовищная детская травма; а мы еще удивляемся, откуда в нашем поколении такой экзистенциальный ужас, не с чего, вроде?

» — Я не пойму тебя! — сказала Смерть. — Хочешь ты, чтобы я отдала тебе твое дитя или чтобы унесла его в неведомую страну? 

Мать заломила руки, упала на колени и взмолилась творцу:

— Не внемли мне, когда я прошу о чем-либо, несогласном с твоею всеблагою волей! Не внемли мне! Не внемли мне!

И она поникла головою…

А Смерть понесла ее ребенка в неведомую страну».

Мать стоит перед Смертью, разговаривает с ней, потом падает на колени и — и что? Она же разговаривает со Смертью, так? Значит, и взмолилась она — тоже Смерти. Правда, Андерсен почему-то называет Смерть — творцом; ему виднее. Значит, весь мир — весь андерсеновский мир — был создан Смертью.

За неимением в моей душе Бога.

И этот, со своей другой спринцовкой, большой Оле-Лукойе в красивом кафтане — вон за окном на площади цокают копыта его коня. Этого директора школы зовут Смерть; он берет и старых, и малых, он сажает тех, у кого по Закону Божьему были хорошие отметки, перед собой, а тех, кто жил атеистом, позади; и рассказывает, рассказывает, рассказывает им сказки и истории. Только вот Андерсен из ложной скромности не уточнил, что это за сказки, что это за истории. ДругойОле-Лукойе рассказывает всем одну и ту же сказку, андерсеновскую, и верующие бывшие дети застывают с блаженной улыбкой, а неверующие ахают, закрывают лицо ладошками, горько-горько плачут, и пытаются спрыгнуть с коня, избавиться от этого липкого ужаса. А не получается: они словно приросли, они будут слушать это вечно, болотные огоньки будут пылать в их глазах, пока не выжгут их дотла, и ветер развеет их прах с конского крупа.

Так забавно!

Автор: Ксения Рождественская
2003

Розы цветут.
Красота, красота!
Скоро узрим мы
младенца Христа!
Ганс-Христиан Андерсен
(последняя строчка в сказке «Снежная Королева»)

Все мы читали сказку «Снежная королева», но не все задумывались о том, что в сказке чего-то не хватает. Маленькая Герда совершила очень тяжелую и трудную дорогу, чтобы найти Кая, пролить на него несколько слез, чтобы расколдовать его от злых холодных чар Снежной королевы. Не кажется ли вам, что слишком просто далось Каю это избавление? Кульминация сказки мне всегда казалось какой-то смазанной и не совсем понятной. И оказалось, что не зря.

Андерсен по-советски
В советское время почти все сказки знаменитого датского писателя подверглись жесткой цензуре из-за наличия в них антисоветской темы — веры в Бога, которая присутствует практически в каждой сказке Андерсена. Некоторые из них целенаправленно созданы в духе библейских притч, имеют богословский характер и, разумеется, нам были вообще неизвестны: «Райский сад», «Ангел», «Сон», «Кое-что», «Колокол» и многие другие. Они были написаны для того, чтобы научить детей и взрослых добру и приблизить их к Богу.

Именно это «Божественное начало» тщательно купировали советские книжные редакторы, отчего смысл сказки менялся кардинально. Например, сказка «Снежная королева» в оригинале насквозь пропитана религиозным смыслом, ангелы находятся в числе постоянных действующих лиц.
Зеркало Тролля разбивается не просто из-за неловкости его учеников, а потому, что они решили подняться с кривым зеркалом до неба, «чтобы посмеяться над ангелами и Господом Богом».

В советских изданиях Герда боролась со стражниками Снежной королевы так: «Однако Герда смело шла все вперед и вперед и, наконец добралась до чертогов Снежной королевы». Вполне в духе несгибаемых строителей светлого будущего. В лучшем случае, в отредактированных изданиях грозные ангелы превращались в «маленьких человечков».

Но оказывается, когда Герда боролась со стражниками,от усталости она произнесла молитву «Отче наш», с неба к ней на помощь спустились ангелы, и она благополучно дошла до намеченной цели.

«Герда принялась читать «Отче наш». Было так холодно, что ее дыхание мгновенно превращалось в густой туман. Туман этот все сгущался и сгущался; но вот в нем стали возникать маленькие светлые ангелочки, которые, ступив на землю, вырастали и превращались в больших ангелов Их становилось все больше и больше, и, когда Герда дочитала молитву, ее окруал уж целый легион ангелов. Они пронзали снежные страшилища копьями, и хлопья рассыпались на тысячи снежинок. Теперь Герда могла смело идти вперед; ангелы погладили девочке руки и ноги, и ей стало теплее. Наконец она добралась до чертогов Снежной королевы».

Расколдовать Каина Герде помогают псалмы об Иисусе Христе. Заканчивается же сказка у Андерсена долгожданным воссоединением с бабушкой, которую дети нашли сидящей на солнышке и громко читающей Евангелие.

Андерсен по-датски
Андерсен, как и большинство датчан, глубоко верил в Бога. Но филологи делают вывод, что его вера не отвечала традиционному для Дании лютеранству. Сказочник имел собственные представления о мироустройстве, милости и гневе Божьем.

«Вого, чтобы понравиться принцу. Иметь ноги, а не русалочий хвост (русалка в церковном понимании — дьявольское- спрашивала Русалочка, — они живут вечно?» «Вовсе нет! — отвечала старуха. — Они тоже умирают. И век их даже короче нашего. Но хоть мы и живем триста лет, а когда нам приходит конец, от нас остается лишь пена морская, и нет у нас могил наших близких, мы не одарены бессмертной душой, и наша русалочья жизнь кончается со смертью тела. А у людей есть душа, которая живет вечно, она живет и после того, как тело превратится в прах, и тогда улетает в прозрачную высь, к сверкающим звездам». «Ах, почему у нас нет бессмертной души! — грустно проговорила Русалочка. — Я бы все свои сотни лет отдала за один день человеческой жизни, чтобы потом вкусить небесного блаженства».

Тщательной антирелигиозной чистке подверглись и «Дикие лебеди». Набожный Андерсен не смог бы взвалить столь тяжкие мучения на человека: только поддержка Бога помогла Элизе выдержать испытание и спасти братьев.

Кстати говоря, такое глубокое религиозное понятие, как смерть, — также часто встречающееся действующее лицо в волшебных сказках.

Смерть в советских изданиях не упоминалась. Первое стихотворение, принесшее Андерсену литературную известность, называлось «Умершее дитя». Попирая авторский замысел, тему смерти вычеркивали и из других не менее известных сказок. Но из некоторых историй убрать это оказалось невозможно, так как сказки были полностью посвящены иной жизни. Например «Девочка со спичками», «Цветы маленькой Иды», «Девочка, наступившая на хлеб», советские составители вообще не включали в сборники. И напрасно, считают современные детские психологи.

Эти сказки могут служить хорошим пособием для ответа на неизбежные вопросы о смерти, начинающие тревожить детей в возрасте от пяти лет. Они не травмируют психику, так как рассказаны прекрасным языком.

В сказке «Дочь болотного царя» у Андерсена жизнь главной героини Хельги изменилась после встречи со священником, который рассказал ей о Божьей любви, а злые чары спали с нее, когда она сама произнесла имя Иисуса Христа. Все логично. В современном же пересказе вместо священника — «прекрасный юноша», а от чар Хельга освобождается неизвестно почему, из-за нервного потрясения, наверное.

В общем, всех героев Андерсена неизменно связывает вера в Бога и надежда на Него. Верующая маленькая Герда, Элиза из сказки «Дикие лебеди», которая была не только самой красивой, но и самой благочестивой в стране, Русалочка, которая хотела не только добиться любви Принца, но и получить бессмертную душу. То, что их объединяет — это самоотверженная любовь, которая делает их, хрупких и слабых, такими стойкими, решительными и смелыми. Андерсен знал, что эту любовь нельзя отделить от ее источника — от Бога. Так любил сам Христос и учил других этому.

Напоследок хочется вспомнить сказку «Счастливое семейство», где улитки вообразили себя самыми главными на свете, не подозревая, что существует что-то выше них. «Никто им не противоречил — значит, так оно и было. И вот дождь барабанил по лопуху, чтобы позабавить улиток, а солнце сияло, чтобы зеленел их лопух, и они были счастливы, счастливы!»

Как часто наше отношение к жизни похоже на философию улиток.

Чтобы избежать этого, читайте сказки Андерсена в оригинале.

Автор: Ирина Нестерова

Памяти Ганса Христиана Андерсена, странного человека и доброго христианина, и несчастной его Снежной Королевы

Розы цветут. Красота, красота!
Скоро узрим мы младенца Христа!
Г.Х. Андерсен (последняя строчка «Снежной Королевы»)

Часть первая

В большом барском доме было тихо-тихо. Маленький побег зеленого горошка, росший на подоконнике в просторной светлой спальне барина, совсем поник своими хорошенькими цветочками. Лежавшая рядом с горшком потрепанная книжка, казалось, совсем утратила свою заносчивость (она ведь была ученой дамой!) и тосковала, тихонько перебирая страницами на ветру. Люди ходили по дому тихо-тихо, а Хельга, маленькая служаночка, прибиравшая спальню, то и дело горько всхлипывала. Да, умер барин, умер, — так и мы умрем, ну да не будем сейчас об этом.

Да, печально было в барском доме, зато на улице светило солнышко, и легкий ветерок дразнил прохожих запахами летнего утра. На подоконник, где грустили книга и зеленый горошек, опустился старый воробей — твити-твит!

— Ай-яй-яй, — сказал старый воробей, — вот как все проходит. Я летал сейчас к парадному крыльцу, уж там нынче так чисто выметено, — ни крошки, ни зернышка! Зато людей — как зерен на заднем дворе мельницы, все входят и выходят. В чести был старый барин, даром что сказочник.

— Ах! — откликнулся горошек, — и в чести, и в почете. Сколько раз он подходил ко мне, гладил мои листики и говорил: «Миленький мой горошек, люди удостаивают меня одной почести за другой, а ведь я был когда-то беден и безвестен, как любой оденский мальчишка. Все меня считали беспутным, — ведь я только и делал, что выдумывал невероятные истории и читал старые книжки. Из меня не вышло подмастерья, как хотел мой отец, да и матушка думала, что я ничего достойного в жизни не добьюсь. Думал ли я, уезжая из родного Оденсе в Копенгаген, что я буду гостить при дворе, да если бы только при датском! Я читал свои сказки самому императору прусскому Фридриху Вильгельму, а уж он-то будет построже старого школьного распорядителя, которого я так боялся в мрачном Эльсиноре! Я гостил у прекрасной герцогини Софии в пышной Австрии, рассказывал занимательные истории королю Карлу Саксонскому, добрый шведский король Оскар изволил слушать мои сказки из моих собственных уст! Жаль, мой милый горошек, что моя матушка не дожила до дней славы своего любящего сына, то-то бы она порадовалась за меня!

— Наш хозяин объездил весь свет, — гордо сказала книжка, — всюду побывал, всюду получал почести и награды, и всюду его любили, да не только короли: уж каких славных людей он знал, которые никогда не носили короны, а власть над душами имели побольше королевской! То были писатели, художники, музыканты, все те, кто украшает жизнь человеческую и славит господа своими чудесными произведениями! Я многих из них повидала сама, — сказала книга, — ведь хозяин повсюду возил меня с собой, ни на один день не покидал, — так он любил мой кожаный переплет, да и бумага у меня первого сорта, а какие картинки! Уж таких картинок…

— Ладно, ладно вам хвастать, — перебил книгу старый воробей. — Я и сам немало знаю, я ведь живу со своей женушкой под окнами барской кухни, да и в залы иногда залетаю, уж я наслушался сказок старого барина, когда тот читал их гостям. Ох и сказки! Иногда такие веселые, что я мчался и звал свою женку с птенчиками прилететь под окно да послушать, а иногда такие страшные, жуткие, что у меня перья топорщились на спине, — тут уж птенцам не место! Кажется, писал наш барин обо всем на свете, и в каждой сказке хвалил Господа Бога нашего Иисуса Христа, — так он был предан нашей святой вере!

— Что ж, — робко сказал горошек, — иначе и быть не может. А только я больше любил те истории, где барин вспоминал о доброй нашей Дании, о ее древних героях и волшебных легендах. И Хольгер Датчанин, и Русалочка, и Старая Бузинная Матушка — все жили в его сказках. Ах, как жалко, что барин умер! — воскликнул горошек и залился горькими слезами.

— Ну, полно, полно, — сказал воробей. — Книжки-то остались! Люди и дальше будут их читать, вспоминать нашего хозяина и узнавать были и небылицы об ангелах, троллях, волшебниках и феях! Да, уж последних он особенно любил! — добавил воробей. — Старый сказочник столько знал о феях, будто сам водил с ними дружбу! — а может, так оно и было!

Тут послышался легкий смешок, как колокольчик зазвенел, — и из одной из чашечек горошка вылетела прелестная девушка. Воробей аж взлетел от изумления, да и было отчего: девушка-то была чудо как хороша! Крошечная, как мотылек, только крылья у нее были вроде стрекозиных и так и переливались на солнышке, — старый воробей даже глаза закрыл.

— Водил, водил, — зазвенел ее голосок, — а ведь мы, феи, с кем попало дружбы не водим! — и девушка рассмеялась прелестным нежным смехом.

— Верно ли я понимаю, — учтиво спросил воробей (он ведь летал на барскую кухню, а там научишься учтиво разговаривать с кем угодно!), — что вы, прелестное дитя, и есть одна из фей, о которых славный наш покойник любил рассказывать небылицы?

— Одна из?! — возмутилась прелестная фея. — Одна из! Подумайте только! Да ведь я Фея Сочинительства, я могу кого угодно свести с ума, а если рассержусь на писателя, то не прошепчу ему ни одной новой сказки, а буду рассказывать одни только старые, всем надоевшие истории, и если он будет глуп и напишет их на бумаге, то все критики будут над ним смеяться, — так-то!

— Простите великодушно, — сказал воробей, — я вас не узнал, я ведь в жизни ничего не сочинял, как же нам было познакомиться! Вы, верно, хорошо знали старого сказочника?

— Хорошо, — сказала фея и засмеялась опять, — ведь самую прекрасную его сказку, о ледяной деве и маленьком мальчике и о смелом девичьем сердце, верящем в Господа нашего Иисуса Христа, рассказала ему именно я!

Часть вторая

— «Снежная Королева», — сказала книга, — «Снежная Королева» — так он назвал эту сказку. Удивительная сказка! Сколько людей приходило сюда, и все слушали историю Кая и Герды, и уходили каждый со своей думой, и думы эти бывали такими разными.

— Вот бы узнать, — сказал горошек, — что творилось у старого сказочника в голове, когда он сочинял эту историю!

— Что ж, — сказала фея, а ведь об этом можно кое-кого порасспросить! Ждите меня здесь. — С этими словами хорошенькая фея выпорхнула в окно, оседлала утренний ветерок и полетела, сверкая крылышками, над городом.

Часть третья

Фея вернулась только к вечеру, такая уставшая, что даже крылышки ее висели, как поношенный плащ. Но глаза ее сияли радостью, а маленькое сердечко быстро билось от удовольствия, — так много удалось ей узнать.

— Все в городе только и говорят, что о смерти старого сказочника, — так начала фея. — Но лететь мне пришлось долго, ибо та, в чей дом грустная весть принесла особую печаль, живет далеко от нашей Дании. Как грустна она была, как горек был ее взор! Ведь ваш хозяин любил ее до самого последнего вздоха, хоть она и не любила его так, как он бы хотел. А ведь он посвятил ей одну из своих самых прекрасных сказок, ту, где тень покидает своего хозяина и добивается любви прекрасной девушки, а потом убивает своего старого хозяина, — страшная сказка! Много горьких мыслей должна была пробудить смерть сказочника в ее сердце. В доме ее собралось множество людей, все они знали сказочника или читали его истории, и все говорили только о нем.

— Ах, — сказал горошек, — как это печально!

— И очень скоро, — продолжала фея, — речь зашла о Снежной Королеве. Я весь вечер сидела на пальце одного красивого молодого человека. Он-то и заговорил о Снежной Королеве первым, да как умно!

— Если я чего-то не пойму, вы мне объясните, правда? — обратился горошек к книге в большом волнении.

— Уж я вам объясню, не беспокойтесь, — прочирикал воробей. — Я получил образование на хозяйской кухне, а уж там, будьте уверены, много чего наслушаешься.

— Тшшшшшшшшш, — сказала книга. — Ну же!

И Фея Сочинительства продолжала. Перенесемся же вслед за ее словами в далекий дом, в Италию, — на то ведь мы и сочинители!

Часть четвертая

— Вот странно, — сказал молодой человек, даже на заметивший у себя на пальце хорошенькой Феи, так он был занят своей мыслью. — Андерсен написал сказку наоборот! Я жил в Дании и знаю северные легенды, да и Андерсен знал их не хуже меня, а все-таки назвал девочку Гердой!

— Что же здесь странного? — спросила хорошенькая барышня, его невеста.

— Да ведь у нордов Гердой звали ледяную великаншу, считай — снежную королеву. Она, правда, была хорошей женщиной, но все равно это странно, согласитесь, Карин.

— Не знаю, не знаю, — вступил в разговор строгий старик, которому красавица Дженни, хозяйка дома, любовь старого сказочника, приходилась племянницей, — мне вот тоже кажется, что это сказка наоборот, да только совсем другая сказка: про Орфея и Эвридику. Ведь у скандинавов ад считался когда-то сделанным из прехолодного льда! А Королева увезла Кая к себе в ледяное царство — чем не ад? И Каю там было холодно, правда, холода он совсем не чувствовал: сердце-то у него было ледяное! А когда Персефона заполучила в подземное царство красавицу Эвридику, та тоже ни от чего не страдала, так Персефоне хотелось оставить девушку у себя. И смотрите: как Герда пошла в ад Снежной Королевы спасать своего Кая, так пошел и Орфей за Эвридикой, и обоим им понадобились сильное сердце и крепкая вера, чтобы вернуть своих возлюбленных. Правда, Герде повезло больше, чем Орфею, — она-то забрала своего Кая навечно, а Орфей не выдержал испытания и видит свою Эвридику только раз в году, — ну да это мелочи, когда любишь! — и старый советник нежно посмотрел на свою жену, а та ему кивнула.

— Не скажите, господин советник, — ответил старику молодой человек, — разница есть, да и не только в этом: Кай-то совсем не хотел уходить от Снежной Королевы, — вот о чем все забывают! Да, конечно, Королева получила Кая совсем случайно, как и Персефона Эвридику, — ту укусила змея, а Кай никогда не привязал бы свои саночки к саням Снежной Королевы, не попади ему в глаз и в сердце осколки чертова зеркала. Да только Эвридика все плакала в Аду по своему возлюбленному, а Кай совсем забыл маленькую Герду, и бабушку, и розовые кусты, когда Королева поцеловала его во второй раз, — да у него и до этого сердце было наполовину ледяное! Нет, никуда он не хотел уходить от Снежной Королевы, ему нравилось складывать острые льдины так и сяк!

— Грустная история, — сказала старая советница, — у меня слезы наворачивались на глаза, пока я ее читала. А печальнее всего мне было, когда и Герда забыла своего Кая.

— Когда же это было? — воскликнула невеста молодого человека. — Я совсем такого не помню!

— Когда Герда попала к Женщине, Умевшей Колдовать.

— Да, припоминаю, — откликнулся молодой человек, — колдунья расчесала Герде волосы, и та забыла обо всем. Девочка провела у нее все лето среди прекрасных цветов, и только розы старушка спрятала от нее в землю, чтобы те не напомнили ей о Кае.

— Да только любовь всегда находит себе путь к памяти, — сказала старая советница, — и Герда отправилась дальше. А все равно это печальное место в книжке.

— Не печальнее, чем то, где Герда верит в смерть Кая, — воскликнула девушка, — я так волновалась, когда Герда повторяла: «Он умер!», «Он умер!». Хорошо, что ее светлая головка понимала язык цветов и птиц, а ее доброе сердечко поверило им, не то остался бы Кай навеки у Снежной Королевы!

— И цветов, и птиц, и реки! — подхватил советник. — Ведь Герда даже принесла реке в жертву свои красные башмачки, как маленькая язычница! Вообще наш сказочник уважал старину, уж сколько у него рассыпано по книжкам легенд, поверий и примет старой Дании! Но язычником он не был, а был добрым христианином, уж это точно!

— Да, это несомненно, — сказала советница. — Иначе и быть не может. Он ведь был умный человек.

— Такой умный, что в одну сказку мог вложить зачастую десяток историй! — сказал молодой человек. — Например, те истории, которые цветы в старушкином саду рассказывают маленькой Герде, — из каждой из них можно было сделать отдельную сказку, — да Ганс Христиан и сделал бы, если б захотел! А сколько сказок прячется среди строк «Последней жемчужины», и в «Старом ночном колпаке», и под «Могильной плитой»! Да, старый сказочник не жалел историй, вкладывал их одну в другую, как маленькую шкатулочку в шкатулку побольше, а иногда и маленькая шкатулочка сама оказывалась с секретиком.

— И красивыми же были его секретики, — сказала советница. — Все-то у него было в золоте и в серебре, в красном и синем бархате, в шелках да в жемчугах! По мне, так иногда даже слишком сильно все это блистало и резало глаза. Ну, да упрекать его грех: уж очень бедно сказочник провел свое детство, — так разве дурно, что своих героев он часто баловал красотой да роскошью, даже если это и выходило порой за рамки хорошего вкуса…

— Ах, не говорите этого! — воскликнула невеста молодого человека. — Я так часто мечтала над его книгами, что и я когда-нибудь буду спать в золотой кроватке на двадцати пуховиках! Уж мне бы горошина не помешала, будьте покойны, хоть мой предок и приходился когда-то родственником французскому коннетаблю! И я бы носила платья из чистого шелка, и красные башмачки, и жемчуг! Я была бы женою могущественного короля, и все, чего бы я ни пожелала…

— Да ведь его героям богатство редко приносило счастье, а красные башмачки стоили кое-кому резвых ножек! — перебил ее обиженный жених. Девушка обиделась и замолчала, да так и молчала до самого конца разговора: ведь прости жениху грубость один раз — и он уж немедленно сядет тебе на голову!

— А все-таки история Герды — настоящая история античного героя, вернее, героини, — продолжал молодой человек, он был очень умный, хоть и не такой богатый, как сказочный король. — Она ведь проходит долгий путь, эта девочка, преодолевает множество препятствий, а в пути меняет судьбы тех, кто ей повстречался, — и только к лучшему! Смотрите, и вороны получили новые милости от принца и принцессы, и Северный Олень освободился из разбойничьего плена и вернулся в свою родную Лапландию! А на обратном пути Герда и Кай встретили всех, кто им до этого помогал, и все помнили их и были рады новой встрече, а в город, из которого они ушли совсем юными, они вернулись взрослыми людьми! Разве не так всегда бывало в сказаниях о великих героях древности?

— Так, — ответила старая советница с улыбкой, — именно так. А только есть герои почище древних богатырей, те, кто не держал тяжелого копья и не грозил мечом, а все-таки совершал великие подвиги, ибо на стороне их была самая великая в мире армия, непобедимая и могущественная, и вся она была в их сердце.

— Кто же это? — удивленно спросил молодой человек.

— Наши святые заступники, слуги нашего Господа Христа, — отвечала с улыбкой советница. — Ведь и Герде помогали не только люди и звери, ей помогал сам Господь Бог, потому что в сердце ее была чистая любовь и твердая вера. Когда на Герду летели армии из огромных снежных хлопьев, защищавшие замок Королевы, маленькая Герда прочла Отче Наш, да так истово, что Бог послал к ней целые сонмы ангелов, которые победили снежную армию, да еще и проводили Герду до самого дворца, согревая ее озябшие ножки! А когда страшные северные ветры пытались свалить ее с ног во дворце — к Господу обратилась Герда в молитве, и ветры улеглись, как побитые псы. Как ей было страшно, когда Кай не узнал ее в ледяном дворце — но святой псалом и горячие слезы вернули ей любовь Кая! Они вернулись в город взрослыми, любящими друг друга молодыми людьми, но были как дети, как и велел нам Иисус, и Иисус берег их, как своих детей. Потому что все мы — войско христово, и каждый из нас — христов воин, и маленькая Герда победила ледяную Королеву, как всегда свет христианский будет побеждать тьму язычества, хвала Господу нашему Иисусу Христу!

— Хвала Господу! — откликнулся старый советник. — Так, и только так.

Часть пятая

— Так вот о чем думал старый сказочник, когда писал Снежную Королеву! — прочирикал воробей.

— Выходит так, — отвечала Фея Сочинительства. — Я и сама прослезилась, слушая слова старой советницы.

— Что же будет теперь? — спросил взволнованно горошек.

— Ах, — сказала фея, — трудно сказать. Старого сказочника уже нет, но ведь книжки его все читают и читают: авось они помогут и другим сказочникам, и те насочиняют историй не хуже.

— А та, которую любил старый сказочник, — что будет с ней? — спросил воробей.

— Не знаю, — сказала фея, — но она добрая женщина. Она наверняка будет молиться за сказочника, а молитва хорошей женщины чего-нибудь да стоит перед глазами Господа, не так ли?

— Ах, — подхватил горошек, — я тоже так думаю.

— Я точно это знаю, — тихо промолвила старая книга, шелестя листами. — Ведь я Библия.

Автор: Линор Горалик

Только детские книги читать…
Осип Мандельштам

Он взобрался в сани и сел у её ног, а Колдунья накинула на него полу плаща и хорошенько подоткнула мех со всех сторон.
Не хочешь ли выпить чего-нибудь горяченькогоё спросила она.
Да, пожалуйста, ваше величество, сказал Эдмунд. Зубы у него стучали от страха и холода.
Клайв С.Льюис

В 1910 году московское издательство Скорпион выпустило в свет посмертную книгу Иннокентия Фёдоровича Анненского Кипарисовый ларец , которую открывал Трилистник сумеречный . В свою очередь, этот трилистник начинался со стихотворения Сиреневая мгла :

Наша улица снегами залегла,
По снегам бежит сиреневая мгла.
Мимоходом только глянула в окно,
И я понял, что люблю её давно.
Я молил её, сиреневую мглу:
Погости-побудь со мной в моём углу,
Не мою тоску ты давнюю развей,
Поделись со мной, желанная, своей!
Но лишь издали услышал я в ответ:
Если любишь, так и сам отыщешь след.
Где над омутом синеет тонкий лёд,
Там часочек погощу я, кончив лёт,
А у печки-то никто нас не видал…
Только те мои, кто волен да удал .

Любой ребёнок может без труда указать на основной литературный источник этого стихотворения хрестоматийно известную сказку Г.-Х. Андерсена Снежная королева . Приведём большую цитату из Снежной королевы , выделяя курсивом фрагменты, перекликающиеся с Сиреневой мглой : Вечером он вскарабкался на стул у окна и поглядел в маленький, оттаявший наоконном стекле кружочек. За окном порхалиснежинки; одна из них, побольше начала расти, расти, пока наконец не превратилась в женщину она была так прелестна, так нежна, вся из ослепительно белого льда и всё же живая! Глаза её сверкали как звёзды, но в них не было ни теплоты, ни кротости. Она кивнула мальчику и поманила его рукой.Мальчик испугался и спрыгнул со стула; мимо окна промелькнуло что-то похожее на белую птицу ¹. Напомним, что страх, который первоначально охватывает Кая при виде Снежной королевы, впоследствии сменяется безграничным восхищением и любовью: Кай взглянул на неё; она была так прекрасна! Более нежного, прелестного лица он не мог себе и представить. Теперь она не показалась ему ледяною, как в тот раз, когда она сидела за окном и кивала ему головой; теперь она казалась ему совершенством (с. 302).

Разумеется, Андерсен намеренно упоминает, что в глазах у Снежной королевы не было ни теплоты, ни кротости . Противостояние тепла и холода пронизывает всю сказку датского писателя, начиная с её пролога: Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце, и это было хуже всего: сердце превращалось в кусок льда (с. 296). И вплоть до её финала: …горячие слёзы упали ему на грудь, проникли в сердце, растопили его ледяную кору и расплавили осколок (с. 323).

Особенно выразительным противостояние теплоты и холода предстаёт в следующем эпизоде Снежной королевы : …окна зачастую покрывались ледяными узорами. Но дети нагревали на печке медные монеты и прикладывали их к замёрзшим стёклам сейчас же оттаивало чудесное кругленькое отверстие (с. 297 298). Эпитет чудесное употреблён здесь очень к месту. Дело в том, что всё тёплое в Снежной королеве имеет самое непосредственное отношение к теме христианского чуда. А всё холодное, напротив, к теме дьявольского соблазна. Кай весь дрожал, хотел прочесть Отче наш , но в уме у него вертелась одна таблица умножения (с. 301); Кай совсем посинел, почти почернел от холода, но не замечал этого, поцелуи Снежной королевы сделали его нечувствительным к холоду, да и самоё сердце его стало куском льда (с. 322). Так изображается состояние главного героя сказки, попавшего под колдовскую власть Снежной королевы. И он же грозит своей будущей повелительнице в начале сказки: Я посажу её на тёплую печку, вот она и растает! (с. 298).

Строками о тёплой печке завершается стихотворение Анненского Сиреневая мгла . Но Анненский, в отличие от своего предшественника, вовсе не склонен противопоставлять тепло со знаком плюс холоду со знаком минус. Сознательно отказался он и от столь значимой для Снежной королевы христианской символики. Подчиняясь парадоксальным законам, в соответствии с которыми выстроена книга Кипарисовый ларец , поэт готов предпочесть холод теплу (подобно тому как в финальном стихотворении Трилистника сумеречного Свечку внесли тьма предпочтена свету: Не мерещится ль вам иногда, // Когда сумерки ходят по дому, // Тут же возле иная среда, // Где живём мы совсем по-другомуё // С тенью тень там так мягко слилась, // Там бывает такая минута, // Что лучами незримыми глаз // Мы уходим друг в друга как будто ):

Я молил её, сиреневую мглу:
Погости-побудь со мной в моём углу,
Не мою тоску ты давнюю развей,
Поделись со мной, желанная, своей!

У Андерсена сочетание мотивов холода и воды таит в себе потенциальную опасность: Наконец порешили, что он умер, утонул в реке, протекавшей за городом (с. 302), речь идёт о Кае, пропавшем из города в один из зимних дней. У Анненского вода подо льдом тоже опасна, но эта опасность таит в себе неизъяснимую привлекательность: Где над омутом синееттонкий лёд, // Там часочек погощу я, кончив лёт . Сравним в Снежной королеве : …они летелинад лесами и озёрами (с. 302). Тонкий, хрупкий, обречённый растаять и вместе с тем такой прекрасный лёд идеально вписывается в перечень хрупких, но прекрасных предметов, во множестве населяющих книгу Кипарисовый ларец (воздушные шарики, бабочки, одуванчики, сирень, облака…).

В декорациях андерсеновской Снежной королевы Анненский разыграл собственную, глубоко оригинальную драму. Иннокентий Анненский уже являл пример того, чем должен быть органический поэт: весь корабль сколочен из чужих досок, но у него своя стать ².

Примечания

1. Андерсен Г.-Х. Снежная королева / Пер. А.Ганзен // Андерсен Г.-Х.Сказки и истории. Л., 1977. Т. 1. С. 298; далее сказка Андерсена цитируется по этому изданию, с указанием в скобках номера страницы.
2. Мандельштам О.Э. Сочинения: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 266.

Олег Лексанов 2000

Славетний казкар Ханс Крістіан Андерсен народився більше як 180 року тому (1805 р.) в Данії, у маленькому місті Однесе, на острові Фюн. Бідна малесенька комірка, заставлена верстатами та різним інструментом шевця-батька. Під вікном горища, на ринві, ящик з землею, — там ростуть цибуля та петрушка, — оце й увесь город матері. Біля хатинки один кущик агрусу – садок для хлопчика Ханса, що дивиться то гостро спостережливими, жвавими, то задумливими, мрійними очима на навколишній світ.

Батьки дуже любили свого хлопчика-одинака. Весь вільний час тато віддавав синові, гуляв з ним, робив йому різні іграшки. Були у Ханса і рухливі млинки, і мальовничі панорами, і ляльки, що кивали головами. А вечорами, коли по кутках убогої комірки згущувались химерні тіні, батько читав дружині і синові цікаві книжки – байки Лафонтена, комедії Гольберга, а найчастіше товсту і дуже цікаву збірку казок “Тисяча і одна ніч”. Чи не найбільше в житті любив маленький Ханс слухати ці читання батька і захоплююче мріяти при тьмяному світлі домашнього гасничка. Любив хлопчик і спостерігати веселі гулянки місцевих ремісників та матросів.

Він ріс мрійливим ласкавим хлопцем. Йому здавалося – всі його люблять. Та поки що так і було. Ханс часто бігав до стареньких бабусь, які доживали свій вік у притулку для бідних – “богадільні”, і вони розповідали йому безліч народних казок та різних історій, а потім він і сам починав їх розповідати те самісіньке, тільки додаючи багато свого.

У школі, куди його віддали згодом батьки, Ханс був наймолодшим. На перервах учитель гуляв з ним за руку, щоб його не збили з ніг старші учні. Його дивував цей незвичайний хлопчик. Якось учитель покарав старшого хлопця, який не вивчив уроку. Раптом маленький Андерсен почав гірко плакати і просити пробачити покараного. Він був зовсім невтішний і не заспокоювався, поки учитель не змилувався над винним.

Після смерті батька, мати вийшла вдруге заміж, знову за шевця, ще зовсім молодого.

Хлопець знову почав ходити в школу для бідних, де вчили так-сяк, аби діти вміли читати та трохи рахувати. А роки минали, треба було серйозно думати про долю Ханса, і мати настоювала, щоб син ішов учитися до кравця. Та хлопець зі сльозами на очах благав відпустити його в Копенгаген. Він плекав мрію про театр, про мистецтво і вірив, що в столиці досягне свого.

Настав день від’їзду. На світанку мати провела Ханса за міську браму. Перед хлопцем був далекий невідомий шлях…

Все-таки було видно: хлопець мав якість здібності, він, безперечно, був талановитим. Але в чому саме? Це ще важко було відгадати.

Першими його творами були нариси про мандрівки, роман “Імпровізатор”. Але справжню славу письменник здобув своїми казками. Коли вийшли його перші казки “Кресало”, “Принцеса на горошині” “Русалочка”, про них заговорили скрізь. А коли він написав “Гидке каченя”, багато знайомих та й незнайомих зрозуміли, що в цій казці відображено багато чого з його власного життя, і деякі “Друзі” цілком легко пізнавали себе в образі курки, кота та інших.

Твори Андерсена, особливо його прекрасні казки, перекладались різними мовами, про нього заговорили і в Франції, і в Англії, і в Німеччині, а в Данії ще довгий час не визнавали уже відомого казкаря і продовжували його “повчати”.

Популярність Андерсена росла з кожним роком в усіх шарах народу. Особливо любили свого казкаря діти. Часто, побачивши його високу, худу, незграбну постать, діти підбігали і віталися з ним. Якось одна жінка зробила зауваження своєму синові: “Як ти насмілився заговорити з чужою людиною?” А хлопчик відповів: “Та це ж не чужий, це Андерсен, його всі хлоп’ята знають”.

Письменник-казкар говорив, що життя його схоже на казку. Але хіба це дивно, що його, доброго і сердечного, любили люди, що він досяг пошани і слави, і ця пошана і слава живуть і житимуть ще довгі-довгі роки!

Андерсен (Andersen) Ханс Кристиан (2.4.1805, Оденсе, — 4.8.1875, Копенгаген). Датский писатель. Сын сапожника. С детства писал пьесы. В 1819 в Копенгагене его литературные опыты привлекли внимание дирекции театра. В 1826-27 опубликовано несколько стихотворений. Став студентом, он пишет книгу «Путешествие пешком от Хольмен-канала до восточного мыса острова Амагер» (1829). В произведениях «Теневые картины» (1831) и «Агнета и Водяной» (1834) намечаются зёрна будущих сказок А. В романах «Импровизатор» (1835, рус. пер. 1844) и «Только скрипач» (1837) нашёл выражение типичный для романтиков конфликт поэта-мечтателя с пошлостью и бессердечием «света». В 1835-1837 А. издаёт 3 сборника «Сказок, рассказанных для детей», куда вошли «Принцесса на горошине», «Русалочка», «Новое платье короля» и др. К лучшим сказкам А. относятся «Стойкий оловянный солдатик» (1838), «Соловей» (1843), «Гадкий утёнок» (1843), «Снежная королева» (1844), «Девочка со спичками» (1845), «Тень» (1847), «Мать» (1848). В «Книге картин без картин» (1840) А. показал себя мастером миниатюрной новеллы. Его пьеса «Мулат» (1840) направлена против расового неравенства. Книга путевых очерков «Базар поэта» (1842) — первый вариант автобиографии «Сказка моей жизни» (1846, рус. пер. 1851, 1889). В романе «Две баронессы» (т. 1-3, 1849) А. критически изображает феодальное прошлое страны. Но в историю мировой литературы А. вошёл и утвердился как гениальный сказочник, удивительно сочетающий романтику и реализм, фантазию и юмор, иногда иронию и сатиру, блестящим образцом которой является, например, сказка «Новое платье короля», высоко оцененная Л. Н. Толстым. Оружием смеха А. разил мир эгоизма и корысти, лести, спеси и самодовольства.

Соч.: Eventyr og historier, bd 1-10, Kbh., 1955; в рус. пер.- Собр. соч., т. 1-4, СПБ. 1894-95; Сказки и истории, М., 1955. Лит.: Белинский В. Г., Импровизатор… Роман датского писателя Андерсена…, Полн. собр. соч., т. 8, М., 1955; Погодин А. С., Классик датской литературы Х. К. Андерсен, М., 1955; Важдаев В., Г. Х. Андерсен. Очерк жизни и творчества, М., 1957; Муравьева И., Андерсен, 2 изд., М., 1961; Х. К. Андерсен. Биобиблиографический указатель, М., 1961; Woe1 С. М., Н. С. Andersens liv og digtning, bd 1-2, Kbh., 1949-50; Н. Chr. Andersen, sa vie et son oeuvre, Copenhague, 1955.

Автор: БСЭ (И. И. Муравьева) 1973

Лучшим сказочником единодушно считается датчанин Ганс Христиан Андерсен.

Сын бедного сапожника, увидевший свет в маленьком домике под черепичной крышей в городе Оденсе, что на острове Фюн, рано почувствовал влечение, весьма далекое от той скромной роли, которая предназначалась ему в жизни: наследовать дело своего отца. Его мечтательную душу околдовал театр. Четырнадцатилетним подростком отправился Ганс Христиан в Копенгаген, чтобы стать актером. На сцену он не попал, но его наивные драматургические опыты привлекли внимание дирекции. Да будут благословенны эти проницательные люди, разглядевшие следы таланта в ребяческой пачкотне. Андерсен получил стипендию и право бесплатного обучения в латинской школе. Еще в студенческие годы он пишет смешную и щедрую на выдумки книгу «Путешествие пешком от Хольмен-канала до восточного мыса Амагера». Здесь легко обнаружить те зернышки, из которых впоследствии произрастут золотые колосья его сказок. Но сейчас юного автора влечет «даль свободного романа». Словно подтверждая известные слова Тургенева, произнесенные много позже, что до тридцати лет нельзя написать хорошей прозы, Андерсен лишь – и сразу – за порогом тридцати позволяет себе стать тем, кем он был на самом деле. Словно из рога изобилия посыпались «Огниво», «Волшебный холм», «Принцесса на горошине», «Русалочка» и другие шедевры, составившие три тома «Сказок, рассказанных для детей».

Андерсен всегда любил и знал народную сказку, на этой доброй почве расцвел его большой талант, и все же нельзя согласиться с теми, кто сводит творчество Андерсена лишь к фольклорной традиции, равно сомнительно зачисление всей его «малой» прозы по департаменту сказки. Неоспорима связь с фольклором «Новых сказок», но в дальнейшем эта связь резко ослабляется без ущерба для художественных целей писателя, а там и вовсе становится неощутимой. Он расстается с волшебниками, феями, королевами воображаемых стран, нежитью лесов и вод, его притягивает окружающее, люди из плоти и крови, с их тревогами, радостями, бедами, с их достоинствами и несовершенствами, с их трудной судьбой. Он так говорил об этом: «Нет сказок лучше тех, которые создает сама жизнь». Долгое время удивительно впору был ему яркий костюм сказочника, но когда он почувствовал, что сюртук жмет в проймах, пуговицы не застегиваются, а панталоны предательски трещат при наклоне, то понял, что вырос из этой одежды, и спокойно повесил ее в шкаф. Он расстался со сказочной бутафорией и неизменно счастливыми концовками. Впрочем, этому золотому правилу детской сказки он изменил еще в «Русалочке». Тем самым он перестал адресоваться впрямую к детям, не исключая их, разумеется, из числа своих читателей. Он давно хотел говорить с печальными взрослыми людьми. Андерсен писал прозаические басни, аллегории, короткие новеллы, просто рассказы, в которых порой и сохранялся сказовый тон, но ничего другого от сказки не было. Да ведь и называл он свои поздние писания не сказками, а историями.

Он довел до виртуозности умение сочетать два плана – волшебный и житейский. В сказочный сюжет «Русалочки» он непринужденно вводит бытовые подробности, порой юмористические – почетные устрицы на хвосте знатной водоплавающей тетушки русалки. Поэтический строй этой песни любви ничуть не снижается, но для читателя вымысел обретает черты реальности, а неземная любовь русалочки к принцу – терпкий вкус родственной человечьей муки. И наоборот: он умеет в тусклой обыденности окружающих нас предметов домашнего обихода открыть чудесное, извлечь поэтический смысл из какой-нибудь штопальной иглы или старого крахмального воротничка. Чаще всего Андерсен пользуется этим приемом для целей сатирических: очеловечивая неодушевленные предметы, он высмеивает и осуждает не их безвинную суть, а людские пороки: чванство, хвастливость, корысть, суетность. Но бывает, что тот же прием используется для возвеличивания наиболее ценимых им в человеке свойств: стойкости, мужества, верности, общественной полезности.

Мне думается, нет нужды насильственно привязывать Андерсена к волшебному дереву сказки. Как писатель и человек он рос, развивался, менялся, старел, опечаливался, утрачивал безграничную веру в способности нашего грешного мира к чудесному превращению в райский сад, стоит только его обитателям сильно этого захотеть. Природа человека оказалась куда более косной, нежели ему рисовалось в юности, и феи бессильны в тяжелом земном царстве.

Над человеком надо много трудиться, «чтобы он стал тем, кто он есть», как замечательно сказал один французский мудрец. Для этого мало высмеивать людские заблуждения, нужно неустанно напоминать о вечности маленькому, жадному, рассеянному и глупому существу, слишком много о себе возомнившему: И Андерсен не устает это делать, его позднее творчество окрашено иронией, сарказмом, печалью и горечью, он вовсе не так добр и снисходителен, как в своих ранних сказках, когда сердце было полно веры и надежд. Но может быть, это и есть высшая доброта: говорить жестокую правду тем, кого любишь?

Но вернемся к доброму, улыбчивому Андерсену детских сказок. Ведь и тогда его нравственный кодекс был весьма суров. Он всегда строго спрашивал с человека. Очень редко Андерсен просто резвился, как в «Волшебном холме». Лишь изощренный фанатик морали сможет отыскать назидание в прелестной и причудливейшей истории о том, как старый норвежский тролль с сыновьями-оболтусами гостевал у датского лесного царя. И хотя за троллями, лесовиками, водяными, мертвой лошадью и кладбищенской свиньей угадываются обычные люди с их вполне человечьими слабостями и ухватками, это ничего не меняет, ибо никаких выводов тут при всем желании не сделаешь. Сказка вполне бесцельна и тем очаровательна. Это самая любимая детьми сказка, наверное, в силу того, что она ровным счетом ничему не учит, но содержит какой-то нужный для растущего организма витамин.

Но и прямой, ясный вывод из рассказанного – мораль ничуть не вредит сказке, если не пристегивается к ней, а естественно вытекает из всего ее поэтического строя. Чарующий «Соловей», едва ли не вершина творчества Андерсена, откровенно нравоучителен. Прослышал китайский император, что в саду у него поет дивная птица соловей, и велел доставить во дворец. Пение соловья настолько очаровало императора и его двор, что все простили птичке ее невзрачную серенькую наружность. Но тут император Японии прислал искусственного соловья, певшего всего одну песню, зато усыпанного драгоценными камнями. Настоящему соловью дали отставку, а всеобщей любимицей стала блестящая заводная игрушка. Не беда, что в мертвом горле звучит одна и та же песня, – кому нужно при дворе истинное искусство? Ан, нужно! Император заболел, явилась смерть и села ему на грудь. Лишенный атрибутов власти, – смерть забрала его корону и саблю, – всеми покинутый, умирающий император тщетно просил механическую птицу скрасить ему уход. Но та не умела петь сама, без завода. По счастью, прилетел настоящий соловей и силой своего дивного голоса прогнал смерть, вернул императору корону и саблю. Спасительно и животворно лишь настоящее искусство. Тема животворной силы истинного искусства, противостоящего мертвенной бесцельности подделок, волновала многих писателей, но никто не разрешил ее так блистательно, как Ганс Христиан Андерсен, а главное, такими скупыми средствами: на пространстве нескольких страничек. Это – литературное чудо, и таких чудес немало у датского кудесника: «Снежная королева», «Стойкий оловянный солдатик», «Новое платье короля», «Дикие лебеди», «Гадкий утенок», «Свинопас», «Калоши счастья», «Русалочка», «Принцесса на горошине», «Бузинная матушка», – всего не перечислишь. Многие названия давно уже стали нарицательными. Не надо долго разглагольствовать о девушке-ломаке, достаточно сказать: «принцесса на горошине», а для верного, мужественного человека нет выше похвалы, чем «стойкий оловянный солдатик»…

К 195-летию со дня рождения Ханса-Кристиана Андерсена
(1805 — 1875)

ГОСПОДИН «СЕН»

Давным-давно на туманном острове Фюн, где запах вереска переплетается со скрипом сосен, в маленьком городке Оденсе появился на свет мальчик. Был он не слишком хорош собой — длинный нос, маленькие глазки и удивительно грустное выражение лица, будто знал он о жизни что-то такое, что никому еще не известно. Его родители — люди совсем небогатые — ничего не могли дать малышу, кроме своей безграничной любви и фамилии с окончанием на «сен», указывающей на низкое происхождение. В сказке «Ребячья болтовня» писатель передаст потом презрительное отношение знати к беднякам: «Из тех, чье имя кончается на «сен», никогда ничего не выйдет путного», — говорили толстосумы. Разве мог кто-то знать, что этот мальчик станет королем? Великим и непревзойденным Королем сказки!

«СТАРЫЙ ДОМ»

Город Оденсе, где родился Андерсен, был похож на волшебный деревянный ларец. Жили в нем искусные мастера, резчики по дереву. Вырезали они и фигуры корабельных ростров — Русалок, Нептуна, Сирен, и сказочные цветы на окнах домов. Дед Андерсена тоже был резчиком. И немного волшебником. Его обожали дети, а взрослые считали кто сумасшедшим, а кто колдуном. В свободное время он вырезал для ребятни задумчивых коров с крыльями и людей с головами птиц. Фигурки эти он раздаривал всем желающим, и каждый мог с их помощью расслышать в себе сказку.

Вывеска, которая красовалась над сапожной мастерской отца Андерсена, тоже была вырезана дедом. Это был двуглавый орел, сообщавший своим видом: «Мы шьем только парную обувь!» Маленькому Хансу нравилось разглядывать каждую деталь деревянной резьбы домов и придумывать сказочные истории о любой мелочи. Особенно привлекал его дом с деревянными тюльпанами, уморительными рожицами и с вырезанным из дерева стихотворением, которое каждый оденсенский мальчишка знал наизусть. Став взрослым, Андерсен посвятит этому дому одну из своих сказок.

КРОТ, МОРЯК И ДРУГИЕ

Маленького Андерсена никогда ни за что не наказывали и разрешали ему бродить по всему городу, предаваясь своим фантазиям. Часами он просиживал у норки крота, надеясь поговорить с ним.

— Господин крот, — хотел спросить мальчик. — Правда ли, что ваши ходы ведут в сказочный подземный мир?

Кто-то в шутку сказал Хансу, что под старой оденсенской мельницей есть подземный ход в Китай. И мальчик, прислушиваясь к шуму мельничного колеса, ждал — вдруг пробегут по улицам тихого датского городка китайцы в шелковых халатах со смешными шапочками на головах? Он верил в чудо и расстраивался, когда оно не происходило. Впрочем, два места в Оденсе сами по себе были чудесами: собор с деревянным алтарем, вырезанным мастером Клаусом Бергом, и усадьба отставного капитана, украшенная пушками и фигурками деревянных солдат, совсем как дом волшебницы из «Снежной королевы». Андерсен приходил сюда слушать сказки. Одни рассказывали старушки из богадельни, другие — седой моряк. На крыше его усадьбы жил аист, и мальчик часто жаловался старику, что не знает птичьего языка — о, сколько бы мог поведать ему летающий странник! А дома Андерсена ждал отец, под стук сапожного молотка сочинявший для сына волшебные истории. И мальчик, наверное, не смог бы ответить, какой мир для него реальнее — страна пестрых фантазий или тихий быт Оденсе.

Однажды его мама, прачка, получила за работу хорошие деньги. И разрешила сыну купить билет в театр на спектакль «Дунайская дева». Это событие перевернуло всю жизнь мальчика. Театр стал для него наваждением. Придя домой, он тут же бросился сочинять свою пьесу. Называлась она «Карас и Эльвира». Герои были неслыханными красавцами и красавицами, а между собой изъяснялись исключительно длинными и сложными стихами. Соседка, которой мальчик прочел свое сочинение, подавила вздох: «Лучше бы это были Карась и Корюшка, а не Карас и Эльвира».

Ханс задумался, но критику принял. И стал сочинять истории о том, что было перед глазами. Правда, ему показалось, что благородные люди — короли и всякие принцы — не могут говорить как обычные ремесленники. Он раздобыл иностранные словари и вставлял в королевские роли непонятные, но очень красивые слова. Однажды Ханс сшил куколку-принцессу. Но расписывая ее личико, нечаянно вздрогнул, и ротик куклы получился капризным и обиженным. Ханс положил куклу в кровать, а утром, глядя на ее гримаску, засмеялся. Ему почудилось, как она жалуется: «Как дурно я спала! Лежала на чем-то твердом, все тело теперь в синяках!» Так родилась еще одна сказка.

ПОРТНОЙ ИЛИ АРТИСТ?

В то время отец Ханса ушел на войну в наполеоновскую армию. Семья стала совсем бедной, денег не хватало даже на еду, не то что на театр. Ханс подружился с расклейщиком афиш, он помогал ему в работе, а расклейщик за это дарил долговязому пареньку афиши новых спектаклей. А уж воображение мальчика по одному только названию позволяло ему придумать театральное действие. Правда, соседке он больше пьесы не читал. Зато лучшим его слушателем был кот Карл, имевший только один недостаток — он часто засыпал во время представления.

Ханс сам делал кукол для своих пьес, сам мастерил декорации и шил куклам костюмы. Знатные дамы Оденсе не раз ловили на себе восхищенный взгляд маленького Андерсена. Это им льстило, но никто из них не знал, что мальчик просто рассматривает наряды и прикидывает, сколько кукольных костюмов можно сшить из этого вот, например, шелкового платья.

Он так здорово владел иглой, что мама как-то раз сказала:

— Надо тебе подумать о будущем ремесле. Попробуй стать портным, у них всегда есть деньги.

— Нет! Я буду артистом! — категорически заявил мальчик.

Мама только головой покачала: «Разве это работа?» Но искусство шить все же пригодилось Андерсену. Став сказочником, он записывал свои истории очень быстро, так стремительно неслось его воображение. Но потом приходилось тщательно работать над рукописью, некоторые места переписывались заново. А чтобы поправки можно было прочесть, Андерсен аккуратно ставил на рукопись «заплатки» — вшивал в нее новый текст.

ГАДКИЙ УТЕНОК

Семью Андерсена не обошло горе — отец вернулся с войны весь израненный и вскоре умер. Всю ночь над ним трещал сверчок, а Ханс безудержно рыдал в подушку под эту немудреную песню.

После смерти отца Андерсен простился с матерью и, позвякивая несколькими монетками в кармане, отправился в Копенгаген, чтобы стать артистом. Он собрал все свое мужество и упросил одну знаменитую артистку посмотреть, на что он способен. Актриса внимательно наблюдала за неуклюжими стараниями нескладного мальчугана. Потом, вытирая набежавшие от смеха слезы, подвела итог: «Артиста из тебя не получится. Но я поговорю с директором гимназии, и ты будешь учиться в лучшей школе Копенгагена».

Андерсену было шестнадцать. Единственное, что он умел — читать и немного писать, только этому его научили в школе для бедняков. Теперь он оказался за партой с отпрысками знатных семей. Ох, и доставалось же от них долговязому ученику-переростку! «Я чувствовал себя тонущей собакой, — вспоминал он позднее, — в которую дети ради забавы кидают камни». Из этого страшного быта родилась не обида, а сказка — «Гадкий утенок». Ведь Андерсен был волшебником. Добрым волшебником.

ИМЕНЕМ АНДЕРСЕНА

Он закончил гимназию, а потом и университет. Начал издавать книги, хотя ему часто доставалось за бедняцкое происхождение. Журналы того времени писали: «Кто может ручаться за безвредность сказок этого «бедного родственника» датской литературы?» Однажды известный критик в гостях у одной особы долго и с чувством ругал стихи Андерсена. А когда закончил, маленькая дочка хозяев протянула ему книгу со словами: «Тут есть еще слово «и», вы его пропустили и не поругали!» Критик покраснел и поцеловал наивного ребенка. А Андерсен рассмеялся.

На первые гонорары с помощью друзей Андерсен отправляется в путешествие за границу. Гюго, Гейне, Диккенс, Гете, братья Гримм, Бальзак, Дюма, Вагнер, Шуман, Мендельсон, Россини, Лист — со всеми этими людьми Андерсен познакомился и подружился во время поездки. Все они были очарованы его сказками и преклонялись перед его талантом.

На родине, в Дании, признание пришло позднее. Когда Андерсену исполнилось пятьдесят лет, ему был поставлен памятник, за который сказочник очень обиделся на скульптора — он был изображен в толпе детей, а сам Андерсен считал себя писателем для взрослых.

Сегодня без его сказок немыслимо детство любого человека. Его имя стало символом всего настоящего, чистого, высокого. Не случайно Высшая международная премия за лучшую детскую книгу носит его имя — это Золотая медаль Ханса-Кристиана Андерсена, которую присуждают раз в два года самым талантливым писателям и художникам.

Автор:Н. Жуланова
2000

Андерсен Ганс Христиан — датский писатель. Мировую славу принесли ему сказки, в которых сочетаются романтика и реализм, фантазия и юмор, сатирическое начало с иронией.

Основанные на фольклоре (<Огниво>), проникнутые гуманизмом, лиризмом и юмором (<Стойкий оловянный солдатик>, <Гадкий утенок>, <Русалочка>, <Снежная королева>), сказки осуждают общественное неравенство, эгоизм, корысть, самодовольство сильных мира сего (<Новое платье короля>).

Стихи, пьесы, романы (<Импровизатор>, 1835; <Только скрипач>, 1837), автобиография <Сказка моей жизни> (1846).

Возмущение современников Андерсена вызывали сказки «Новое платье короля» и «Огниво». Критики усматривали в них отсутствие морали и уважения к высоким особам. Это, прежде всего, наблюдалось в той сцене, когда принцессу ночью собака приносит ночью в каморку к солдату.

Современники считали, что сказки предназначены исключительно детям и не чувствовали своеобразия творческой манеры датского писателя. Впрочем, современники знали, в отличие от нас не только Андерсена-сказочника, ведь его творческое наследие значительно обширнее: 5 романов и повесть «Счастливчик Пер», более 20 пьес, бесчисленное множество стихотворений, 5 книг путевых очерков, мемуары «Сказка моей жизни», обширная переписка, дневники.

И все эти разножанровые произведения по-своему способствовали созданию оригинальной литературной сказки Андерсена, о которой норвежский писатель Бьернстьерне Мартинус Бьернсон справедливо заметил, что в ней «есть и драма, и роман, и философия».

Сказки Ганса-Христиана Андерсена знают все. И маленькую отважную девочку Герду, не испугавшуюся Снежной королевы, и нежную Элизу, исколовшую все пальцы крапивой, пока она шила волшебные рубашки для братьев-лебедей… Все помнят, что в сказках только этого человека из поленьев могут расцвести розы. А вещи у него по ночам разговаривают и рассказывают свои чудесные истории: любви, разочарований, надежд…

Но что мы знаем о самом этом человеке, кроме того, что он жил в прошлом веке в Дании? Почти ничего. Как пишут переводчики А. и П. Ганзен: «К сожалению, такова судьба авторов самых любимых детских книг: убыв по возрасту из мира, куда уже не вернуться ни в сундуке-самолете, ни в семимильных сапогах, мы редко любопытствуем, кто же был тот, кто незримо был рядом с нами всЈ детство».

Стало грустно от этих строк и захотелось хоть немного рассказать вам о Великом Сказочнике, опираясь на тот небольшой биографический материал, что мне удалось найти.

Никто не расскажет о том, что было, лучше автора.

Поэтому предоставим слово самому Гансу-Христиану Андерсену.

Он писал: «Жизнь моя настоящая сказка, богатая событиями, прекрасная! Если бы в ту пору, когда я бедным, беспомощным ребенком пустился по белу свету, меня встретила на пути могущественная фея и сказала мне: «Избери себе путь и дело жизни и я, согласно с твоими дарованиями и по мере разумной возможности, буду охранять и направлять тебя!» — и тогда жизнь моя не стала бы лучше, счастливее, радостнее…»

«В 1805 году в городке Оденсе (на острове Фиония, Дания) — продолжает Андерсен, — в бедной каморке жила молодая пара — муж и жена, бесконечно любившие друг друга: молодой двадцатилетний башмачник, богато одаренная поэтическая натура, и его жена, несколькими годами старше, не знающая ни жизни, ни света, но с редким сердцем. Только недавно вышедший в мастера, муж своими руками сколотил всю обстановку сапожной мастерской и даже кровать. На этой кровати 2 апреля 1805 года и появился маленький, орущий комочек — я, Ганс-Христиан Андерсен. Я рос единственным и потому балованным ребенком; часто мне приходилось выслушивать от матери, какой я счастливый, мне-то ведь живется куда лучше, чем жилось в детстве ей самой: ну, прямо настоящий графский сынок! — говорила она. ЕЈ саму, когда она была маленькой, выгоняли из дому, просить милостыню. Она никак не могла решиться и целые дни просиживала под мостом, у реки. Слушая ее рассказы об этом я заливался горючими слезами». (Г.-Х. Андерсен «Сказка моей жизни». 1855 год, перевод А. Ганзен) Уже в раннем детстве мальчик отличался эмоциональностью и тонким восприятием мира. Даже самые незначительные впечатления оставляли глубокий след в его душе.

«Помню я событие, случившееся когда мне минуло шесть лет, — появление кометы в 1811 году. Матушка сказала мне, что комета столкнется с землей и разобьЈт ее вдребезги или случится какая-нибудь другая ужасная вещь. Я прислушивался ко всем слухам вокруг и суеверие пустило во мне такие же глубокие и крепкие корни, как и настоящая вера. (Там же.)

Понятие о вере привил Андерсену отец, человек любивший без памяти книги и обладавший не только живым и тонким воображением, но и большой долей здравого смысла. Андерсен вспоминал: «Отец читал нам вслух не только комедии и рассказы, но исторические книги и Библию. Он глубоко вдумывался в то, что читал, но когда заговаривал об этом с матушкой, оказывалось, что она не понимает его; оттого он с годами все больше замыкался в себе. Однажды он раскрыл Библию и сказал: «Да, Иисус Христос был тоже человеком, как и мы, но человеком необыкновенным!» Мать пришла от его слов в ужас и залилась слезами. Я тоже перепугался и стал просить у Бога прощения моему отцу за такое богохульство».

На все увещевания о Божьем гневе и происках дьявола умный сапожник отвечал: «Нет никакого дьявола кроме того, что мы носим в своем сердце!» Он очень любил своего маленького сына, общался в основном с ним: читал ему вслух разные книги, гулял по лесу. Заветной мечтой башмачника было жить в маленьком доме с палисадником и розовыми кустами. Позже подобные дома опишет Андерсен в своих знаменитых сказках. Но мечте этой не суждено было исполниться! От физического перенапряжения — он так желал, чтобы семья его ни в чем не нуждалась! — отец Ганса-Христиана заболел и скоропостижно умер. Матери, для того, чтобы содержать сына и иметь возможность откладывать деньги на его учебу, пришлось искать поденную работу. Она зарабатывала стиркой белья. А худой долговязый мальчуган с огромными голубыми глазами и неистощимой фантазией целыми днями сидел дома. Закончив несложные хлопоты по хозяйству, забивался в уголок и разыгрывал представления в своем домашнем кукольном театре, который ему смастерил покойный отец. Пьесы для своего театра он сочинял сам!

По соседству с Андерсенами жила семья священника Бункефлода: его вдова с сестрами. Они полюбили любознательного мальчика и часто приглашали к себе. «В этом доме, — писал Андерсен, — я впервые услышал слово «поэт», произносимое с благоговением, как нечто священное…» В этом же доме Ганс-Христиан впервые познакомился с произведениями Шекспира, и под влиянием прочитанных пьес и драм, сочинил свою. Она называлась: «Карась и Эльвира» и была гордо прочитана вслух соседке-кухарке. Та грубо осмеяла ее. Юный автор залился слезами. Мать утешала его: «Это она говорит потому, что не ее сын написал такую пьесу!» Ганс-Христиан успокоился и взялся за новые труды.

«Моя любовь к чтению, — писал он впоследствии, — хорошая память — я знал наизусть множество отрывков из драматических произведений — и, наконец, прекрасный голос — все это вызывало некоторый интерес ко мне со стороны лучших семейств нашего городка». С особенной теплотой Андерсен вспоминал семейство полковника ХЈг-Гульберга.

Полковник попытался оказать мальчику протекцию и представил Ганса-Христиана жившему тогда во дворце, в Оденсе (как мала прекрасная Дания!), наследному принцу Кристиану. (Впоследствии королю Кристиану VIII.)

Андерсен мало пишет о последствиях этой аудиенции, но видимо, именно она оказала решающее влияние на Ганса-Христиана, который вскоре поступил в школу, где преподавали только Закон Божий, письмо и арифметику, да и то из рук вон плохо. «Я едва мог правильно написать хоть одно слово, — вспоминал Андерсен позднее. — Уроков я дома никогда не готовил — учил их кое-как по дороге в школу. Часто уносился мечтами Бог весть куда, бессознательно глядя на увешанную картинами стену, и мне порядком доставалось за это от учителя. Очень любил я, — прибавляет писатель, — рассказывать другим мальчикам удивительные истории, в которых главным действующим лицом, являлся, конечно, я сам. Меня часто за это поднимали на смех».

Горькое признание! Городок был мал, все быстро становилось известным. Когда Ганс возвращался из школы за ним следом бежали мальчишки и, дразнясь, кричали: «Вон, бежит сочинитель комедий!» Добежав до дому, Ганс забивался в угол, часами плакал и молился Богу…

Мать, видя странные увлечения сына, приносящие одно только горе его впечатлительному сердцу, решила отдать его в учение к портному, чтобы вылетели из головы детские нелепые фантазии.

Ганс-Кристиан пришел в ужас от такой перспективы своей судьбы!

«Я принялся умолять мать позволить мне лучше попытать счастья, отправившись в Копенгаген (это было в 1819 году), который в моих глазах тогда был столицей мира. «Что ты там собираешься делать?» — спросила мать. «Я прославлю тебя» — ответил, и рассказал ей о том, что знал о замечательных людях, родившихся в бедности. «Сначала, конечно, придется много-много претерпеть, а потом и прославишься!» — говорил я. Меня охватило какое-то непостижимое увлечение, я плакал, просил, и мать, наконец уступила моим просьбам… Она связала все мои пожитки в один скромный узелок, договорилась с почтальоном, и тот обещал привезти меня в Копенгаген без билета всего за три дня… Наконец, день отъезда наступил. Матушка печально проводила меня за городские ворота…

Почтальон затрубил в свой рожок; стоял прекрасный солнечный день и в моей детской душе засияло солнышко: вокруг меня было столько нового, да и к тому же я ведь направлялся к цели всех моих стремлений.

Тем не менее, когда мы в Нюборге пересели на корабль и стали удаляться от родного острова, я живо почувствовал всЈ своЈ одиночество и беспомощность: у меня не было никого, на кого бы я мог положиться, никого, кроме Господа Бога… (Г.-Х. Андерсен. Сказка моей жизни. Перевод с датского А. и П. Ганзен при участии О. Рождественского. Журнал «Ровесник» No 4. 1991 г).

Первое время, прибыв столицу с несколькими монетками в кармане, Андерсен бедствовал, но затем, благодаря своему голосу, нашел себе покровителей в профессоре консерватории г-не Сибони, композиторе Вейзе, поэте Гольдберге и, главным образом, конференц-советнике Коллине. При их содействии Ганс-Христиан поступил в театральное училище, но потеряв голос, перешел учиться в классическую гимназию и еще на школьной скамье обратил на себя внимание педагогов незаурядным талантом рассказчика и несколькими стихотворениями. Поступив в университет, Андерсен в 1829 году напечатал сатирический рассказ «Путешествие пешком от Гольме-канала до Амака». Лирические его стихотворения имели большой успех и Дания вскоре признала его как поэта. Основные темы поэзии Андерсена — любовь к Родине, пейзажи Дании и христианские темы. Многие замечательные его стихотворения, позже положенные на музыку, были переложением библейских псалмов и сюжетов. Обладая незаурядным умом, и ироничностью по отношению к самому себе, Андерсен, тем не менее, неимоверно страдал от непризнания его таланта и произведений критикой и широким кругом читателей.

В романе «Импровизатор», — тонком психологическом этюде о судьбе художника, чей дар долго пробивался сквозь каменные стены презрения и ненужности, есть множество автобиографических эпизодов. (Этот роман до сих пор считается вершиной творчества Андерсена — прозаика и психолога, но не переиздавался после революции в России! Самым полным изданием на русском языке и сейчас является пятитомник Андерсена в переводе А. и П. Ганзен, изданный в 1895 году! Что тут сказать!)

Константин Паустовский как-то заметил, что очень трудно в сложной биографии Андерсена отыскать тот момент, когда он начал писать сказки. Достоверно известно одно: это было уже в зрелом возрасте. Андерсен приобрел славу поэта, которого знали и в народе: под его колыбельные засыпали дети, и путешественника — вышло несколько книг о его путешествиях по Швеции (1855) и Италии (1842).

Италию он особенно любил. Его книгой «Путевые тени» (1831г) — о впечатлениях в странствиях по белому свету вообще зачитывалось не одно поколение европейцев! На театральной сцене с успехом шли его пьесы: «Мулат», «Первенец», «Грезы короля», «Дороже жемчуга и злата». Правда, смотрел он их с мест в театральном зале, что предназначены были для простого народа и отделялись от роскошных кресел аристократической публики железной полосой! Вот так-то!

Уже первые сказки Андерсена принесли ему славу Величайшего Поэта. Маленькие выпуски — брошюры сказок зачитывались до дыр, издания с картинками раскупались в пять минут, стихи и песенки из этих сказок заучивались детьми наизусть. А критики смеялись!

Андерсен с горечью писал об этом своему английскому другу Чарльзу Диккенсу, говоря, что «Дания — такая же гниль, как гнилые острова на которых она выросла!»

Но минуты отчаянья быстро проходили, особенно в обществе детей, которые очень любили худенького, высокого, остроносого господина в черном сюртуке с неизменным цветком в петлице и большим носовым платком в руках. Он был, может быть, не очень-то и красив, но каким живым огнем загорались его огромные голубые глаза, когда он начинал рассказывать детям свои необыкновенные истории!

О самых серьезных вещах в сказке он умел рассказать простым и ясным языком. А. Ганзен, непревзойденный переводчик Андерсена с датского на русский, писал: «Воображение у него — совсем детское. Потому его картины так легки и доступны. Это волшебный фонарь поэзии. Все, чего бы он не коснулся, оживает перед его глазами. Дети любят играть разными обломками деревяшек, лоскутками материи, черепками, кусочками камней… У Андерсена то же самое: заборный кол, две грязные тряпки, заржавелая штопальная игла… Картины Андерсена так обаятельны, что часто производят впечатление волшебных сновидений. Не только окружающие его предметы — например, цветы, трава, но и даже стихии природы, чувства и отвлеченные понятия принимают живые образы, превращаются в людей…» (Цитируется по: Брокгауз и Ефрон. Биографии. Т. 1. Андерсен.)

Воображение у Андерсена было настолько сильным и необычным, что иногда его с недоумением называли колдуном и ясновидцем: посмотрев раза два на человека он мог многое рассказать о нем, будучи с ним совершенно незнаком. Многие читали эпизод из биографии сказочника (в переложении К.Г. Паустовского) о его ночном путешествии с тремя девушками, каждой из которых он предсказал судьбу. Самое странное то, что все его предсказания имели реальную почву и сбылись! Девушек этих он прежде никогда не видел. А они были потрясены встречей с Андерсеном и на всю жизнь сохранили о нем самые благоговейные воспоминания!

За столь божественный дар творения и воображения Андерсен заплатил немалую цену. Он умер в полном одиночестве на своей вилле Ролигхед 4 августа 1875 года, после долгой болезни, начавшейся еще в 1872 году. В литературоведческих источниках глухо упоминается о его несчастной любви к знаменитой датской певице и актрисе «ослепительной» Иени Линд. Когда начался этот красивый и поэтический роман — неизвестно. Закончился он разрывом. Андерсен посчитал, что его призвание важнее и сильнее семейных уз. А может быть, так посчитала Иени… никто не узнает теперь…

P.S. Еще при жизни довелось Андерсену увидеть свой собственный памятник и иллюминацию в Оденсе, предсказанную гадалкой в далеком 1819 году его матери. Он улыбался, глядя на себя, скульптурного. Маленький оловянный солдатик, подаренный бедным мальчиком и лепестки той розы, что протянула голубоглазая девчушка, когда он гулял по улице были ему дороже всех наград и памятников. И солдатик и лепестки бережно хранились в шкатулке. Он часто перебирал их пальцами, вдыхал увядший, тонкий аромат и вспоминал слова поэта Ингемана, сказанные ему еще в юности: «Вы обладаете драгоценной способностью находить и видеть жемчуг в любой сточной канаве! Смотрите, не утратьте этой способности. В этом Ваше предназначение, быть может».

Он не утратил. До конца. В ящике его письменного стола друзьями были найдены листки с текстом новой сказки, начатой за несколько дней до смерти и почти законченной. Перо его было столь же летучим и быстрым, как и фантазия!

29-30 марта 2001 г.

Г.-Х. Андерсен «Сказка моей жизни» Перевод А. и П. Ганзен при участии О. Рождественского. Журнал «Ровесник «. No 4. 1991 год.

К.Г. Паустовский Великий Сказочник. Предисловие к изданию сказок Г.-Х. Андерсена. А-Ата. Изд-во «Жазушы.» 1983 год.

Брокгауз, Ефрон. Биографии. Т.1. Андерсен. Стр. 298-99.